Майкл Каннингем: Дикий лебедь и другие сказки

Он познал погружение в зловонную тьму – тот, который лишь годом раньше с царственным блеском, неукротимый и отважный, взбирался по золотым косам на высокую башню.

Когда по растрескавшимся доскам он приблизился наконец к самому ее порогу, когда стоял у ее двери и чувствовал, что в доме кто-то есть…

когда она потянулась к его покрытой струпьями, кровоточащей руке, он узнал ее пальцы за мгновение до того, как они его коснулись, – так собака за квартал чует приближение хозяина. Он испустил животный стон, который мог с равным успехом выражать как исступленный восторг, так и непереносимую боль, а то и, будь такое возможно, одно и другое вместе.

Заплакать он не мог. У него не было нужного для этого органа.

Прежде чем ехать с ним в замок, Рапунцель извинилась и быстренько вернулась в хижину забрать из комода свои косы – все эти годы она хранила их там, заботливо завернув в тряпицу, как фамильное серебро.

Она ни разу не разворачивала их с тех самых пор, как колдунья поселила ее в этой хижине.

Что если они потускнели…

что если в них гнездились мыши…

что если они теперь выглядят… неживыми… как экспонат бедного захолустного музея…

Но нет, все с ними в порядке – светло-золотистые косы двадцати футов длиной лучатся здоровьем и силой, лоснятся, как ухоженная домашняя кошка.

Она тихонько положила их в дорожную суму.

И вот они живут в замке. Каждую ночь принц ложится рядом с ней и ласкает ее волосы – она их держит в специальном ящике у изголовья…

моет и умащает ароматами…

а в ожидании принца тайком достает и кладет на кровать.

Он прижимается лицом к ее волосам. Иногда ей становится странно, что он не спрашивает, откуда у нее такие косы. Он же видел, что колдунья их обрезала. Не думает же он, что они всего за год успели снова отрасти?

И тем не менее, укутав локонами безглазое лицо, он издает (со временем, впрочем, все реже и реже) тот душераздирающий стон, вопль обретения и утраты, робкий, как попискивание котенка, и громкий, как рык леопарда.

Он то ли забыл, то ли предпочитает не вспоминать. Поэтому она и не говорит ему, что волосы отдельно от нее…

не говорит, что они больше не живые…

не говорит, что они лишь воспоминание о прошлом, которое она целым и невредимым хранит для него в настоящем.

Да и надо ли ему самому об этом знать?

Жил-был принц. Он жил в замке на холме, под небом, отражавшим васильковое сияние моря. От замка к гавани, вниз по склонам раскинулся город, в котором столяры мастерили столы и стулья, славившиеся далеко за пределами королевства, а пекари пекли пироги и булки, за которыми покупатели не ленились приезжать издалека. По утрам рыбаки вытягивали сети, полные блестящих серебром рыбин; вечерами по всему городу веяло зажаренной на решетках рыбы. Улицу, изгибавшуюся вдоль берега гавани, заливали огни таверн и баров, из которых лились музыка и смех – их нежно подхватывал ветерок и доносил до дальних окраин и окрестных лесов, где к ним, замерев, прислушивались зайцы и фазаны.

Когда принцу исполнилось восемнадцать, он женился на принцессе из соседнего, не столь преуспевающего королевства. Оно лежало вдали от моря по берегам реки, пересохшей несколько столетий назад; известняковая почва того королевства родила лишь капусту, пастернак и другие, столь же сытные, но неинтересные овощи; все до одного кафе там закрывались в девять вечера, а ремесленники не умели делать ничего, кроме грубых шерстяных одеял и фуфаек, и преподносили их в качестве лучшей защиты от студеных ветров, дувших с покрытых льдами гор.

Невесту принцу выбрал король-отец: он не хотел, чтобы в один прекрасный день соседний король послал своих воинов – вооруженных луками и мечами, щуплых и слабых от неважного питания, но сильных и опасных чувством бесконечной обделенности – предъявить права на изобильное и процветающее приморское королевство.

Отец принцессы дал согласие на брак отчасти потому, что не возлагал особых надежд на своих угрюмых от голода военных; с другой стороны, принцесса, о которой идет речь, старшая из трех сестер, отнюдь не отличалась привлекательной внешностью и в свои двадцать два года не получила еще ни одного предложения, а по закону, пока она ходит в девках, не могли выйти замуж ее сестры, и та и другая (и это казалось отцу жестокой шуткой судьбы) особы изящного сложения и приятные на лицо.