Элеонора Кременская - Под покрывалом белых облаков

Вообще, он не был вежливым человеком, напротив, ругаясь матом при детях, что приходили к нему на занятия, оправдывал себя тем, что, дескать, и дети сейчас все сплошь матерщинники. Конечно, возмущенные родители писали жалобы в народное образование и министерство культуры, но Грошев всегда уходил от возмездия. В этом ему помогала директриса центра.

Частенько, под новогодние праздники, объединив свои усилия, они зарабатывали неплохие деньги и тогда, каждый год повторялась одна и та же сцена.

– А я не смахиваю на Санта-Клауса? – спрашивал Грошев, с сомнением, медленно кружась перед зеркалом.

– Санта-Клауса? – рассеянно переспрашивала директриса, наряжаясь в наряд снегурочки и водрузив на голову голубенькую шапочку, подвигала Грошева, чтобы в свою очередь, делая перед зеркалом пируэты и глядя на свое морщинистое лицо, с сомнением произнести. – Снегурка-перестарок!

– Не беспокойтесь, я загримирую! – уверенно кивал Грошев и с энтузиазмом брался за дело.

Но сколько он, ни старался, сколько, ни наводил лоск на бледные дряблые щеки директрисы, все едино, возраст, по крайней мере, бабушки снегурочки выдавал, так сказать, с головой.

– Чертова тварь! – ругалась директриса на свое отражение.

– Не молоды мы, однако! – с деланной веселостью соглашался Егор Павлович.

– Вам-то что, – огрызалась директриса, – вы еще вполне молодой и интересный мужчина!

И ругаясь, на чем свет стоит, она шла с Грошевым на выход, где залезала за руль своей «Сузуки», чтобы покатить по частным адресам, поздравлять детишек и зарабатывать.

Играть деда Мороза Грошеву казалось не трудным, не обременительным делом. Когда-то на заре своей юности, он устроился в драматический театр монтировщиком сцены, а после стал набиваться на эпизодические роли, случайные и безмолвные. Словно в немом кино, выходил он, следуя разученной мизансцене, и подносил актерам поднос с бутафорскими бокалами. Старательно изображал дворецких и так наловчился, что режиссер уже подумывал ввести его в актерский состав, но тут знакомый клоун, частенько захаживающий в драматический театр на прогоны спектаклей, обронил фразу, отчего-то запавшую в душу Грошева и прожегшую там большущую дыру. Клоун сказал, что фокусник ищет ассистента. Цирк, вот о чем всю жизнь мечтал Грошев. Маленьким он очень любил бывать на цирковых представлениях. Недолго думая, помчался и был принят. Но жизнь в постоянных разъездах, с холодными гостиницами, изматывающими репетициями охладила пыл вчерашнего актера немого театра.

В драматическом Грошева встретили равнодушно, ушел и ушел, а возвращению твоему, брат, никто не рад! Предатель, шипели у него за спиной вчерашние коллеги и друзья.

Грошев подался на улицу, пыльный этюдник, карандаш и листы ватмана, вот что теперь составляло, в целом, его жизнь. Он рисовал юношей и девушек, мужчин и женщин, стариков и старушек. Ему платили, недовольных не было, но он сам был недоволен. Он не любил улицу, не желал мерзнуть, не желал зарабатывать на хлеб в поте лица своего и тут нашелся один товарищ, из актеров драматического, пожалел беднягу, шепнул, иди, мол, устраивайся преподавателем театрального кружка. Он пошел и был принят.

К нему приходили всякие дети, но чаще горделивые, чванливые. Таких Грошев сразу же «ломал», пройдя через горнило грошевских приемчиков по обкату «звездной» болезни, дети эти непременно уходили, а Егор Павлович потирал руки и радовался, что сломал очередную «звездушку».

– А ты поработай, ты узнай, сколь горек актерский хлеб, – говаривал он.

Не нравились ему и заморыши, этакие робкие души, боящиеся сцены.

Грошев кричал тогда, сидя в зрительном зале:

– И зачем позволь спросить, ты пришел? Зачем пришел, я спрашиваю, если сцены боишься?

Робкий заморыш заливался слезами и убегал, прикрывая лицо ладошками, а Грошев радовался:

– Туда тебе и дорога!

Непонятное управление театральным кружком приводило к тому, что к маю, у него оставалось один-два человека, и не с кем было играть заключительный спектакль.

С уходом на пенсию директрисы, закончилась и карьера Грошева, в качестве преподавателя театрального кружка он выказал полную бездарность.

Недолго промаявшись без работы, Егор Павлович устроился мастером в художественное училище, которое когда-то заканчивал сам. И был потрясен, когда одна студентка, девушка восемнадцати лет, Кристина взглянула на него. По сути, он влюбился с первого взгляда, и одержимость этой девушкой приковала его цепями и к училищу, и к преподаванию, и к нормальному общению со студентами, потому как материться в обществе ангела он не имел никаких сил…