Ганс Эверс - Сочинения в двух томах. Том второй

Брискоу не ответил, подошел к окну и начал пристально смотреть на улицу. Через некоторое время он обернулся. Его голос звучал твердо и спокойно. Но Ян хорошо видел, как трудно ему владеть собою, как сотрясается его сильное тело и рука судорожно держится за оконную перекладину.

— Что остается делать? — простонал Брискоу.

Ян пожал плечами.

— Ничего! — отвечал он. — Вы дали мне ружье, а я забил туда патрон. Но и лучший стрелок с хорошим маузером бьет без промаху только, быть может, на расстоянии четырехсот метров, и то с биноклем в прилаженную мишень. Наша же цель во сто раз дальше. Кроме того, стреляет дама из Ильмау, стреляет в небо. Мы должны выждать, как полетит пуля. Может быть, она все-таки попадет в точку.

Брискоу глухо спросил:

— Как долго мы должны ждать?

— О, скоро это не делается, — заметил Ян. — Докторша думает, что должно пройти несколько месяцев после первого разреза. Затем, лишь тогда, когда тело выздоровеет и окрепнет, только тогда можно будет приступить к настоящей пере…

— Замолчите, замолчите! — перебил его Брискоу. — Я не хочу знать, как все это происходит…

— Простите, — ответил Ян, — я предполагал в вас больший интерес к подробностям. Ну, хорошо, после этого пройдет еще несколько месяцев. Приблизительно спустя год, быть может, вы увидите свою мысль осуществленной и сможете привезти своей дочери зятя. Конечно, если все пойдет хорошо, а надежда на это бесконечно мала! Иначе…

— Что иначе? — простонал американец.

— Иначе нам не придется так долго ждать, — сказал Ян. — Есть две или, точнее, одна возможность. Она либо умрет, либо останется на всю жизнь отвратительной калекой. В последнем случае она сама немного поможет себе. Так или иначе — смерть. Летальный исход, как говорят медики. Если пуля не попадет — один шанс из тысячи! — в точку.

Он присел, стал чертить пальцами по столу. Брискоу подошел к нему шага на два.

— А сделать — сделать мы ничего не можем? — пролепетал он. — Помочь, думаю я…

— Помочь? — повторил Ян. — Я буду помогать, сколько могу. Я обещал этой желтой ведьме и сдержу свое слово. Буду все делать, что она захочет, доставлю все, что понадобится. А кажется, понадобится многое…

Он поднял голову. Глаза его заблестели. Голос запинался, как у пьяного:

— Брискоу, Брискоу, я верю в эту одну маленькую возможность. Я верю в нее — это должно удаться и потому удатся! Потому, что это столь невозможно, совершенно абсурдно… именно потому!

Секунду казалось, что эта искра перескочит и на другого. Брискоу подошел к нему вплотную, протянул ему руку. Но тотчас же взял ее обратно и тяжело покачал головой.

— Вы, немцы, фантасты, — сказал он медленно. — Вы хотите и хотите — и думаете, что вам все должно удаться. С Богом или против Бога, все равно! Вы не знаете никаких границ. Перепрыгиваете через все, что было и что есть. Вы высокомерны. Как далеко летят ваши мысли! Поэтому-то и попирают вас ногами и принуждают стать на колени… чтобы показать вам, что вы не лучше и не умнее других людей.

Ян покачивался из стороны в сторону.

— Может быть, — проговорил он тихо, — быть может. Но от этого мы не сделаемся другими.

Брискоу не отвечал. Через некоторое время он спросил:

— Какой номер телефона санатория?

— Не знаю, — ответил Ян, — швейцар внизу даст вам его. Зачем вам?

— Для моей дочери, — ответил Брискоу. — Думаю, что Гвинни туда позвонит.

— Вы верите, что это еще поможет? — спросил Ян.

Американец отрицательно покачал головой.

— Нет, нет, слишком поздно. Но она захочет с ней говорить… не знаю, о чем…

Он прервал свою речь, а спустя минуту заговорил спокойно, деловым тоном:

— Обратитесь к Дельбрюку-Шиклеру в Берлин, в наше представительство. Я прикажу открыть там на ваше имя счет, господин Олислягерс. Не скупитесь, берите самое лучшее, что вы должны будете поставлять докторше. Таким путем, быть может, и я, со своей стороны, смогу содействовать тому, чтобы, вопреки всякой надежде…

— Благодарю вас! — воскликнул Ян. — Но боюсь, что это будет вам стоить очень немного. Все, что понадобится, — это два человека науки, да к ним несколько бедняков, готовых продать самих себя. В наше время в Германии это — товар дешевый.

Ян Олислягерс не пошел наверх к Ганштейнскому замку. Взошла луна и ясно осветила ему дорогу на середине подъема. Сверху слышались радостные крики и пение нескольких юношей, взбиравшихся по горе в Эльфас. Он ощутил страстное желание пойти вместе с молодежью, петь и пить вместе с ними. Но спустился вниз и пошел через Орлиный мост в город. Проходя по соборной площади, Ян услыхал звук органа и зашел. Никакой службы не было. Репетировал органист: Гайдна, Генделя, Бетховена. Ян присел. Большой артист играл на прекраснейшем инструменте. Глаза Яна медленно привыкали к темноте. Лишь редкие свечи горели сбоку в приделах и коридорах. Ян сидел тихо и слушал…