Анатолий Старов - Жизнь в полумраке

И с той самой поры замкнулась в себе Екатерина. Перестала разговаривать с родными. Молчит, как глухонемая какая. Как только ее не уговаривал отец подчиниться его воле, выйти замуж за его избранника. Екатерина, молча, стояла, даже глаз не поднимала. И стегал ее кнутом. И блага обещал всякие. Только все зря.

Уперлась в свое и ни слова от нее не добились. Рассвирепел тогда отец, что пошла дочка против его воли. Велел запереть ее в самой дальней комнате своего огромного дома, окна забить, чтобы даже мысли о побеге не возникали в голове Екатерины.

В комнате было постоянно темно. И людей Екатерина видела раз в день, когда ей утром приносили еду. Ничто не мешало ей вынашивать планы мести своему отцу и его друзьям. И однажды она в отчаянии произнесла, что готова продаться самому сатане, лишь бы иметь возможность отомстить за убитого любимого и свою разрушенную любовь. И в этот же вечер это случилось.

Екатерина лежала в темноте на кровати и вынашивала порой самые фантастические планы своей страшной мести. В комнате стоял полумрак. Свет проникал только через щели между досок от уличных фонарей. Вдруг она услышала шорох со стороны наружной стены.

Екатерина приподнялась на локтях, с испугом всматриваясь в полумрак. На всякий случай она села на кровать, свесив ноги и сложив руки на коленях. Перед изумленной и испуганной Екатериной неожиданно прямо из стены появилась нога, потом рука и вскоре появилось все тело человека. Это был мужчина. Среднего роста, плотного телосложения. Крючковатый, с небольшой горбинкой, нос, аккуратненький, не лишенный признаков некоторой брюзгливости, рот, острый, слегка удлиненный, подбородок, тщательно выбритый. Глаза, глубоко посаженные и пронзительно черные. Одет он был в поношенный, но тщательно почищенный и выглаженный, черный костюм, в розовую свежую рубашку и в розовом же галстуке. На голове его была черного цвета шляпа, глубоко надвинутая на глаза. В руках он держал желтый изрядно потертый кожаный портфель с давно сломанным, а потому хозяином и не используемым, металлическим замком.

Войдя, он внимательно, молча, осмотрел комнату, снял шляпу, слегка наклонив седую голову в сторону Екатерины. Он долго вертел в руках шляпу, решая, куда ее повесить. Не найдя вешалки, молча подошел к кровати, на которой сидела ошеломленная Екатерина, и аккуратно положил ее на край. Рядом положил и портфель.

Только сейчас Екатерина обратила внимание, что на окнах и на двери появились плотные гардины, отгородившие комнату от всего внешнего мира, а на стене появилось большое, почти до самого пола, слегка потемневшее от времени зеркало, в тяжелой деревянной резной раме. Мужчина, слегка прихрамывая, не спеша подошел к зеркалу, достал из нагрудного кармана расческу и тщательно причесал волосы, поправил галстук.

Мужчина на мгновение прошел перед Екатериной, заслонив собой появившийся неожиданно длинный стол, и когда он отошел, стояли уже на столе двенадцать посеребренных подсвечников с толстыми свечами. Затем подошел к неизвестно откуда взявшемуся старому, с потертой обивкой и выпирающими пружинами, креслу, стоящему у стола.

Мужчина сел на слегка скрипнувшее кресло, положил портфель на стол, достал из него коробок спичек с этикеткой, на которой был изображен Храм Христа Спасителя, разрушенный большевиками в 1931 году, не спеша, поднявшись, зажег спичку, и, обойдя, опять-таки не спеша, вокруг длинного стола, поджег все двенадцать свечей. Покончив с этим, он сел посреди стола и, положив перед собой открытый портфель, уставился, наконец, на молча наблюдавшую все это время за всеми манипуляциями неожиданного посетителя, Екатерину.

— Ну-с, Екатерина, я вас слушаю.

Заметив удивление на лице девушки, пояснил:

— Вы же хотели встретиться со мной, чтобы обсудить интересующие вас вопросы.

— Вы?..

— Мессир Леонард, позвольте представиться. Вы сегодня изволили обмолвиться, что готовы сотрудничать со мной в обмен на возможность отомстить вашему отцу и его друзьям за убийство вашего друга.

— Не друга, а моего любимого, — воскликнула взволнованная Екатерина.

— Ах, да, извините, девушка, великодушно, любимого, — губы мессира дрогнули в саркастической улыбке. — Не будем заострять наше внимание на таких мелочах, обратимся лучше к нашему делу. Я подумал над твоей просьбой и решил ее удовлетворить.

Мессир достал из портфеля какой-то листок бумаги, долго всматривался в него, слегка близоруко прищуриваясь. Удовлетворившись, аккуратно положил на стол, разгладил ладонью. Взглянув еще раз на лежащий перед ним листок, повернулся к Екатерине, пояснив: