В городе началась другая жизнь.
Я прихватывал работу и после смены, – старый токарный станок натужно гудел, порой неожиданно останавливаясь. В конце месяца, получая зарплату, я отходил от окошка кассы, и, пересчитав деньги, вздыхал: "Сколько пота и сил ушло – и такие крохи!..А дармоеды разные и аферюги отхватывают огромные куши, всегда живя за счет народа!.."
Придя однажды домой, увидел на жене пыжистое платье и туфли на толстом каблуке.
– Ну как, тебе нравится? – спросила Фаина в предчувствии гнева, стараясь загипнотизировать меня извиняющейся улыбкой и дурашливо-смешными движениями этакой манекенщицы. – Чем я хуже этой задрипанной Витки?!
– А на что жить будем? Что жрать, милая моя, будем? Ах да – из твоего платья мы сделаем клевый салат оливье, а из туфель вкуснейшее жаркое.
– Где сэкономим, где одолжим. Проживем. В крайнем случае, сдадим обручалки в ломбард. Проживем. – Все это было сказано легко, запросто, словно плевок мне в морду.
А это "сдадим в ломбард" звучало так для меня, точно мы навсегда продавали нашу любовь. Я словно ощутил изморозь на лице и теле. Какая-то влившаяся в мозги и душу пустота парализовала меня – я сидел, не зная, что сказать.
– Ну что ты такой несовременный, дебильный!.– кричала Фаина чужими словами, точно показывая себе, что она права. А я стыдился – ведь могли услышать соседи за стенкой.
И как последний "аргумент" скандала, выкрикнул:
– Пошла ты к е… матери, сучка перелапанная, пере…– и злобно хлопнул дверью.
В ту ночь спали мы, отвернувшись друг от друга. Фаина заснула сразу, чуть посапывая, я же не мог, думал, что вот так – как чужие – живут многие… и по-разному мстят друг другу. Лежал в потемках и чуял, как тоска и страдание, залегающие в глубине души, то поднимаются с дрожью к гортани, то медленно опускаются. В эти скорбно-печальные минуты хотелось к матери – только она могла успокоить, утешить.
Я стал худеть. Однажды, за столом, у меня пошла кровь из горла…
Когда Фаина в белом халате входила в палату, я угрюмел, отворачивался к окну. Она вытаскивала что-то из сумки и, кладя на тумбочку, с усвоенной педантичностью, чуть волнуясь, перечисляла, что принесла. Стесняясь взглядов сопалатников, я терпеливо ждал ее ухода. Эта блондинисто-завитушечная прическа, наведенные контуры глаз, черные секс-чулки делали ее чужой, похожей на тех, кого я недолюбливал, даже презирал.
Прежде ее улыбка с ямочками, походка грациозно-кокетливая, привычка встряхивать густыми волосами очень нравились мне, вызывая чувство умиротворенно-нежное, возвышенное. Тогда я еще мыслил, как поэт, художник. Потом, уже после измены ее, апатично усмехался, нарочито прибегал к физиологическим аксиомам…
Ощущение брезгливости подползало к горлу, когда я представлял сцены, в которых мою жену обнимали, ласкали чужие руки, когда ее целовали в губы. Все чудилось: тот, кого я не знал и никогда не видел, злорадно сплевывает на пол, похотливо ухмыляется, узнав нечто сокровенно-тайное, интимное из нашей семейной жизни.
Он, соперник, вмиг превратил мою жизнь в долгую, изощренную пытку, когда день за днем приходилось смотреть в предательски-лживые гляделки жены. Вот тогда я и начал ходить на кухню, там словно намертво прикипал к "звездному" окну. Только здесь я мог отдыхать измученной душой. До тех пор, пока звезды не заслоняла тень, очертаниями очень похожая на располневшую в последнее время физиономию жены.
…Сегодня я, погрузившись в воспоминания, просидел на кухне до утра. Затем на цыпочках вошел в комнату. Сынишка спал у окна, трогательно раскинув на подушке теплые пухленькие ручки. Глаза малыша под закрытыми веками, шевелясь, ловили сновидения.
Тихо сопел носик-пуговка. Я, замирая сердцем, смотрел на сына, видя в нем себя маленького. Наклонился над кроваткой – так мучительно хотелось поцеловать это чудесное, "не засоренное" пока цивилизацией, существо. Такое оно сейчас ангельское! Но не посмел – побоялся разбудить.
"Только бы сына поднять, вырастить. Ради этого я выдюжу, все выдюжу!..Он, мое дитя, для меня – эликсир жизнестойкости: никогда не унывать, не хандрить!..подумал я, тихо собираясь на работу.
Наступил еще один день борьбы за счастье и благополучие сына!
БЕЗ ПАНИКИ
– Папа, папочка, мне страшно!.. – голос дочки жиганул меня по сердцу.
Я заторопился в спальню.
Настя, в ночной сорочке, курчавоволосая, и в эту ночь плакала. Я взял ее на руки, поцеловал. Она, дрожа, прижалась к моей груди.
Читать дальше