Олег Ока - Пилигрим

Он сделал попытку бодро подняться, и удивился тщетности попытки и слабости членов. Похоже было, что они довольно продолжительное время не получали подпитки энергией, в виде бифштексов и котлет. Колени подгибались, руки сами собой опёрлись о крышку стиральной машинки. Окружающее колыхалось и теряло стабильность.

– Сколько-же я здесь нахожусь, – с неожиданным испугом вспыхнула всё та-же мысль. – Зеркало! – он помнил, что такое зеркало, это ему понравилось гораздо больше, чем память о польском философе. – Надо оценить личность… Без страха и непредвзято, больше объективности, ибо это залог успеха всего предприятия.

Зеркало висело напротив, на дверце шкафчика умывальника, и он с опаской заглянул в него. Ему не понравилось костлявое лицо с торчащими скулами и ушами, с резко очерченной челюстью, почти чёрной щетиной, выглядящей прямо неприлично, лет… между тридцатью пятью и сорока пятью… Он походил на Александра Селькирка после второго месяца его эпопеи. Не зря он опасался посмотреть в лицо действительности, выглядело оно отвратительно.

– Неделя? Две? Две недели без сознания, это… того… возможен летальный исход. Хотя, человек ко всему привыкает… Питаться светом, воздухом, духом… А это что? Причина подобного дикого состояния? – на правой скуле, между виском и ухом, зияла длинная рана, как от удара чем-то (когтем? большим, изогнутым, чёрным…) … или обо что-то… и давно – рана была засохшая, с шелушащимися чешуйками крови. Он поискал глазами, следов на предметах не нашёл. Значит, всё-таки ударили (когтем! как в «Парке Юрского периода»). Или ударился где-то обо что-то, хотел смыть кровь с раны и… отключился. Возможный вариант.

Он оглядел себя, насколько позволяло зеркало. Худой, причёске лет двадцать, такая безобразная копна! Не по последней моде, случайно? Из расстёгнутого ворота клетчатой рубашки торчат ключицы, – следы недоедания. Но одет аккуратно: серые брюки, немнущиеся, нестарые. Обут в черные спортивные ботинки хорошей фирмы. Что-же здесь произошло?

Мозги вдруг обожгла идиотская мысль из когда-то где-то виденного фильма – его подставили! За дверью, в прихожей лежит длинноногий труп неземной красавицы, а по лестнице уже поднимаются бойцы невидимого фронта. И на кинжале следы его пальчиков…

Не было там никакого трупа, ни красавицы из высшего света, ни зализанного и занюханного дворецкого, ни дяди-миллиардера. И вообще в квартире отсутствовали следы какой-то жизни, всё было пусто, пыльно и… пусто. Гигантский встроенный шкаф в прихожке, прячущийся за зеркальными сдвижными створками, зиял пустотой, сломанным женским зонтиком, стоптанными тапками и старыми осенними сапогами, неплохими, но уже вышедшими в отставку. В спальне сиротски тосковала обширная кровать, застланная шёлковым бельём, скользким и противным на ощупь, похоже, дорогим, какое мужчина никогда использовать не будет. В прикроватной тумбочке коробка с плюшевым алым нутром и набором неплохой бижутерии. Оставленной – почему? Забытой в спешке отъезда?

Не интересовало его всё это. Никак оно не вело его к ответам на поставленные вопросы. И чувствовал он, что не имеет к этому одинокому великолепию никакого отношения. На большой – больше спальни – кухне в углу у холодильника висел телевизор, ЖК, большой, зеркально-чёрный, незнакомой марки, и, видимо, ввиду отъезда, отключенный от сети. Вот холодильник вызвал в нём ностальгию по куску колбасы, но в его ледяном нутре кроме высохшей луковицы, морщинистой морковки и каких-то зелёных фармацевтических склянок, не имелось ничего. Его немного привело в чувство пол-коробки печенья, высохшего, но съедобного. Грызя галеты, он ещё раз оглядел обстановку. Здесь явно жила не старая, претенциозная женщина; мебель и техника были тщательно выбраны из ассортимента «средний достаток». На подвесных кухонных шкафчиках под потолком – пластмассовые кашпо под белый мрамор, с растениями, похожими на ту морковку. Значит?

Да ничего это не значит! Хозяйка решила жить с родителями, а квартирку сдать, ввиду небольшого финансового кризиса… Ву-а-ля! И скоро сюда явится Гиви, или Бидьжо, или Аристарх, и будет здесь заколачивать бабки, одновременно вкушая от страсти красавицы Грузии знойной… А ему самому не плохо свалить отсюда, и чем скорше, тем лучше. Как, зачем, и почему – будем думать в дальнейшем и в другом, более уютном месте.

Он задумчиво подошёл к диванному столику, здесь лежала чёрная книжка в искусственной коже, «Библия», он задумчиво открыл её, не глядя, в этот момент его вдруг заинтересовал пейзаж за окном, спрятанным в тяжёлых огненных шторах. Держа книгу в руке, он раздвинул шторы, увидел обычный осенний (как вариант – весенний) пейзаж а-ля «Нескончаемый дождь» Рея Бредбери, современные коробки, радующие Малевича жёлто-синими квадратами раскраски, недавно посаженные палочки будущих вязов между привязанными штакетинами, синюю узбечку с метлой и совком на длинной палке, стало ещё тоскливее. Присев на диван, он уставился в разворот страниц, сначала не видя, пробегал стихи, потом стал читать. Медленно, заворожённо;