Дмитрий Ахметшин - Когда ты перестанешь ждать

– Здравствуй, Антон. Привет, Александра, – сказала она так, будто произносила слова какого-то древнего ритуала. – Простите, я не одета. Вот уж не думала, что вы таким экстравагантным способом заявитесь в гости.

Мы с Сашей отзывались, как эхо в горной долине: «Здравствуйте… Простите…» Я подумал было, что она опять спит, но нет, глаза ясные, хоть и блеклые, словно стёклышки из подзорной трубы.

– Ничего. Вы же пришли проведать Томаса. Я не могу на вас злиться. Ты предложил ребятам ужин? – рассеянно спросила она мужа. – У нас осталась куриная грудка и немного лапши по-мексикански.

– И ещё два-три десятка свёртков с неопознанной пищей, – проворчал её муж.

– Мы всё это подадим к столу после похорон. Разберёмся что там к чему завтра. У меня слишком болит голова, чтобы сейчас об этом думать.

Нам она сказала:

– Похороны послезавтра… или уже завтра? Я совсем потерялась во времени. Приходите.

Я смотрел во все глаза. Обыкновенная женщина, только смертельно усталая. Матери, потерявшие сыновей, в моём представлении должны вести себя по-иному.

– Мы будем, – сказала Александра. Она смотрела на госпожу Гуннарссон во все глаза, будто выяснила, что миссис Лидия на самом деле сложена из бумаги, этакий верх искусства оригами, и теперь отыскивала в её фигуре швы и считала загибы.

– А сейчас, наверное, уже пойдём, – пробормотал я, пнув под столом Сашу.

Тут я не рассчитал – мои пальцы угодили в ногу господина Гуннарссона. Он разбросал их под столом, как канаты по палубе пиратского корабля. Вот уж не думал, что Джозеф Гуннарссон на такое способен: когда-то давно за одним из больших семейных обедов – кажется, это был день рождения матери Тома – мы играли под столом в странную форму догонялок для контуженых идиотов. То есть в форму, однозначно приемлемую для нас, для самых невозможных в мире детей с вечно драными коленками. И ноги Джозефа Гуннарссона всегда были самыми образцовыми. Они стояли прямо и гордо, как колонны, колени образовывали идеальный прямой угол, в то время как остальные гости иногда давали повод отдавить им пальцы.

Отец Тома встрепенулся, большой попугай с хохолком песочных волос над головой, сказал:

– Наверное, мне стоит развезти вас по домам? На улице ночь, да и льёт, как будто в небе дырка. Где ваша обувь?

– В гостиной, – сказал я. – Мы поставили их на подоконник, чтобы не натекло на пол… Но домой нас везти не нужно. Мы прекрасно дойдём и сами…

Но господин Гуннарссон настоял. Он упаковался в плащ, джинсы и выходную рубашку, вывел из гаража автомобиль, в мокрых сумерках похожий на прикроватную тумбу.

Когда я зашёл домой, был уже первый час ночи. Родные спали. Если мама и просыпалась, отец, должно быть, сказал, что я на свидании и что меня лучше сейчас не беспокоить. Что-то вроде "представь, если мы отвлечём их в самый интересный момент? Если он как раз готовится её поцеловать, а тут – бах! Звонок! Кошмар, правда? Хорошо, что в наше с тобой время не было сотовых телефонов…". Скажете, поразительная беспечность по отношению к детям? Вовсе нет, я назову это здоровым взглядом на жизнь. Что может случиться в глухом финском городке, где у служителя закона велосипед – едва ли не ровесник этого самого служителя, а снегоход, который купил отец мальчишки с соседней улицы, может стать ярчайшим событием за всю зиму… Не во всём это плохо, вовсе нет. Мы можем гулять допоздна, купаться в неглубоком водоёме сколько влезет. Но вот, что я вам скажу – даже если бы мы жили в самом тёмном районе какого-нибудь российского города, это не было бы поводом для родителей запирать меня дома. Может быть, европейская действительность и ослабила какие-то болтики у них в голове, но в общем и целом они достаточно адекватные люди. Такими родителями впору гордиться. А вот родители Томаса поставили нас с Сашей в тупик.

Сашин дом выпал из пелены дождя, как будто оброненная каким-то малышом игрушка; он и вправду напоминал игрушку: крыльцо цвета тёмной карамели, небесно-голубая крыша, окна с мозаичными вставками. Джозеф Гуннарссон подождал, пока она исчезнет в дверях и в гостиной зажжётся свет, после чего отпустил педаль тормоза. Дорогой мы, все втроём, молчали, но теперь он сказал:

– Бедная девочка. Ей придётся тяжело теперь. Ты, пожалуйста, присмотри за ней, Антон. У неё появятся наклонности… к действиям не всегда законного характера, и они отнюдь не всегда будут казаться адекватными. Чуть что – не стесняйся хватать её за руки.