Только человек, обладающий тонкой извращённой фантазией (или напротив, не обладающий воображением вовсе) мог дать этому нелепому, грузному и неповоротливому судну такое название – глашатай свободы. Профилем "Герольд" напоминал одёжный шкаф, перевёрнутый набок и сильно изломанный – будто пьяный взбесившийся муж долго колотил по нему бейсбольной битой, полагая, что любовник жены заперся внутри.
Из бухты Саутгемптона "Герольд" намеревался попасть в Ламанш, пересечь его и стать на якорь в Шербуре, чтобы забрать купивших там билеты пассажиров. За Шербуром шла остановка в Лимерике – одёжный шкаф заполнял свои внутренности человеческими душами, и был готов пристать к любой стенке в любом порту, где бы нашлась хоть дюжина бедолаг, желающих пересечь Атлантику.
Какое-то время капитан серьёзно помышлял "заглянуть" на Азорские острова. Дабы пополнить трюмы питьевой водой и пассажирами.
– В главном он прав, – сказал я. – Если на судне совершено преступление, мы должны его расследовать.
– Как ты себе это представляешь? Расследовать раскрытое преступление?
– Ну… – я не знал что ответить, и подумал, что Сэл иногда бывает исключительно беспардонной. – Вскрытие покажет. Сейчас у нас два варианта: или осмотреть место преступления, или переговорить с подозреваемым.
– Он не подозреваемый, – отрезала Сэл. – Он преступник.
Руперт сидел на койке, подтянув к себе ноги и обхватив колени руками. Перед ним лежала раскрытая книга. Когда мы вошли, он поднял голову и посмотрел на нас сквозь круглые очки. Взгляд показался мне печальным. Не испуганным, не затравленным, а печальным. Весу в Руперте было килограмм шестьдесят, не больше.
"Матерь божья, – подумал я. – Если это насильник, то я просто бандит с большой дороги".
Пассажир второго класса, Руперт Строуберри путешествовал с женой и сыном – это я выяснил из пассажирского журнала. Он оплатил двухместную каюту, вероятно из экономии. Я мысленно представил, как он спит, обняв сына. "Или жену. Они могли спать на одной койке, а сын имел отдельное, роскошное лежбище – десятилетнему мальчишке здешняя койка покажется необъятной".
– Что с вашей женой, Руперт? – спросил я. – Где ваш сын?
Руперт потёр рукой лоб, снял очки. Без очков он выглядел старше.
– Я… я не знаю, сэр, – произнёс растеряно. – Разве у меня была жена? Сын?
– Полагаю, что да. Во всяком случае, так написано в реестре пассажиров.
Сэл сложила на груди руки, стала у двери, как изваяние. Римский легионер, ни дать, ни взять: ноздри раздуты, в глазах вспыхивают молнии.
– Капитан сообщил, что вы совершили преступление. Вы это подтверждаете?
Я посмотрел на напарницу с удивлением: "Кто учил её вести допросы? Какой-то кошмар!"
– Саломея хотела спросить, как вы провели тот день? Расскажите по порядку с самого утра. Не опуская подробностей.
История получилась самая заурядная. Руперт проснулся, умылся, поговорил с миссис Щульц – соседкой по каюте. Соседка угостила его тостом с мармеладом; Руперт съел его в своей каюте, в одиночку. После этого три часа читал, покуда вновь не почувствовал голод. Спустился в столовую третьего класса – кормят там хуже, но значительно дешевле. Руперт признался, что ограничен в средствах.
– Мне нахамил один джентльмен, – сказал Руперт. – Кажется, из рабочих. Он был одет в чёрную куртку и грубые ботинки, в таких ходят кочегары.
Я кивнул и попросил продолжать.
Во второй половине дня сильно качало, он вышел на воздух, чтобы проветриться.
– Ага, – поддакнул я. – Повисеть на леерах. Вернуть океану съеденный обед.
Руперт не расслышал моей подначки, или не откликнулся на неё.
– Солнце к тому времени опустилось, демонически нависало над самыми облаками. И облака были такими… дивными. Пылающее солнце, угольно-белые облака. Помните сонет Рильке: Облики мира, как облака/тихо уплыли./Все, что вершится, уводит века/в первые были.
– Ближе к делу, – подала голос Сэл.
Побывав на воздухе, Руперт почувствовал себя лучше и пошел в бар. Не для того, чтобы выпить, но чтобы скоротать время. Заказал порцию виски – чтобы не выделяться, – и целый час цедил её. Даже задремал.
– Дай угадаю, – ухмыльнулась Сэл. – В баре к тебе подошел приятель, который играет в оркестре на банджо, и угостил двойным "Тропическим", который ты тут же выпил, несмотря на принципы, и основательно захмелел. Что было дальше, ты не помнишь.
Тон Саломеи мне не понравился, но вмешиваться я не стал, тем более что Руперт вытаращил глаза и сказал, что так и было. Он не знает, играет ли тот малый на банджо, однако он действительно предложил выпить "Землетрясение" – коктейль его собственного изобретения.
Читать дальше