Николай Самойлов - Мистическая фантастика. Рассказы

–На понт берешь, начальник? Вы за звездочку, да за зеленые и святого готовы засадить. Не в чем мне сознаваться. Я этих москвичей и в глаза не видел.

Симонов разозлился: Не хочешь по хорошему , тогда предъявлю обвинение твоей дочери. Она видела москвичей, была у них на катере, повод их убить у нее был.

В ответ на эти слова, хищно сверкнули темные глаза, блеснули белые зубы. Настоящий зверь – подумал Симонов.– Знал бы, Грушко с кем связался, обошел бы Свету стороной.

–Пиши, мент, я застрелил. Нужно было, яйца им оторвать и живьём в муравьиную кучу закопать.

– Рассказывай подробно. – приказал Симонов.

–Чего рассказывать? Увидел Светку бледную, еле живую, понял беда. Кровь в голову ударила, плохо помню, что делал. Светка показала, где катер находится и потеряла сознание. Начался бред. У меня в глазах почернело, дороги не вижу. Остановил МАЗ, схватил монтировку и бегом на катер. Метров пятьсот до него было. Захожу, вижу – спят падлы. Пистолет на столе лежит. Мигом все продумал: выстрелил первому в висок, Двое проснулись уложил и их. Протёр пистолет и вложил в руку первого. Чтобы все было шито– крыт, ничего трогать не стал, с порога ушёл в машину. Пиши, подпишусь.

–Ничего я писать не буду. Может, и я сделал бы то же самое. Только по пьянке не проболтайся, а то и сам сядешь и меня подведешь. Карие глаза водителя смотрели настороженно и удивленно: Это все? Арестовывать не будешь? Или это теперь новый ментовский прием?

–За что арестовывать? У тебя же алиби. Встретил больную дочь на перекрестке, отвез домой и поехал разгружаться, разгрузился и сразу домой поехал, ухаживать за больной дочерью.

–Так оно и было. Спасибо земляк! Оказывается и среди вас люди попадаются.

–Везде есть. Успехов в труде! – Симонов сел в девятку и поехал в райцентр. По дороге еще раз неспеша обдумал всё, что произошло за день. Не хорошо брать грех на душу. А грех ли? Вон, комиссар Мегре, в Жёлтом псе Жоржа Сименона, цивилизованный, законопослушный француз, а взял на себя вину за яд в бутылке с вином, чтобы спасти влюбленных бродяг, да еще и бежать помог. Я сделал много меньше: не разглядел пятен на грязных простынях и в протокол не записал того, что Грушко левшой был.

Соловьев встретил его сухо, с трудом скрывая недовольство:

– Ну, рассказывай, чего откопал в Якше.

– А, я ничего и не копал. За ягодами ездил, жена попросила. Так, что успокойся. Дело вы раскрыли сложное, кровавое, молодцы! Ждите теперь наград. Тебе наверняка, звездочка на погоны за Москвичей упадёт. Готовь коньяк.

– Почему не сказал про ягоды? Мы бы их тебе и тут нашли, а стол сейчас накроем – повеселел Соловьев.

Симонов позвонил генералу, доложил, что дело закончено и попросил разрешения вернуться. Довольный генерал дал добро. Через пятнадцать минут все сидели за столом. Коллеги весело галдели, Симонов понял, что вместо врагов у него теперь появились новые друзья и уже ничуть не жалел, о том что тремя подонками на земле стало меньше. Выпив рюмку коньяка, попрощался, сел в машину и резко нажал на газ. Колеса обиженно взвизгнули, закрутились, замелькали километровые столбы вдоль построенной голодными зеками дороги Троицко– Печорск Ухта.

последний бой графа Дракулы.

Весёлые, майские звёзды сияли над нашими головами, как шляпки золотых гвоздей, вбитых в черный бархат ночного неба. Новорождённый месяц, узкий, неокрепший был лёгок, нежен и прозрачен, как , потерянное ветром пёрышко перистого облака. Воздух, настоенный на аромате цветущей сирени, дурманил голову мечтами и лишал сна влюблённых. Мы с Ольгой сидели у костра, околдованные прелестями майской ночи. Сердце, то сладко замирало, от перехватывающей дыхание нежности, то вздымало грудь гулкими взволнованными ударами. Ощущение близкого чуда живёт во мне с первых минут знакомства с Ольгой.

Я, до мельчайших подробностей, помню тот день. Толстые, сизобрюхие тучи неторопливо плыли по высокому, густо – голубому небу. Они напоминали мне сытых коров, пасущихся на синем лугу. Некоторые, мимоходом, поливали город мелким, как бисер, дождём. Пёстрые, словно отчеканенные из меди и бронзы листья клёнов, падали на асфальт с ослабевших ветвей. Струи дождя приклеивали их к чёрному, блестящему, как кусок антрацита, асфальту. Дождь кончился внезапно, снова, улыбнулось солнце, цветы зонтов свернулись в бутоны. Мне было грустно и одиноко в ярко раскрашенном Бабьим Летом парке. Неожиданно в ушах зазвенел завораживающий, как песня жаворонка в летнем небе, женский голос. Он пел мой любимый романс: Я ехала домой. Душа была полна неясным для самой, каким то новым счастьем.