Он в упор смотрел на Виктора Эльдаровича. Если Доктор сейчас не сломается, то ему отсюда не выйти. Его отсюда вынесут. Слова не важны, если в глазах не дернется страх, то не помогут ни уговоры, ни пленки, зафиксировавшие во всех подробностях проводимые Доктором операции…
Доктор сломался. Капитан с удовлетворением отметил, что направление мыслей собеседника изменилось, на место опасений за судьбы человечества пришла тревога о своей личной и персональной судьбе.
По лицу Доктора можно было читать, как по открытой книге – выражение обличительного пафоса исчезло, взгляд растерянно перебегал с одного собеседника на другого, пальцы нервно крошили сигарету. Но стоит подать немного назад, успокоить расшалившиеся интеллигентские нервы. И Капитан сказал:
– В любом случае решать вопрос о рассекречивании и привлечении сил со стороны придется не нам. Генерал должен вернуться через два дня. Думаю, получив сообщение о произошедшем, вернется раньше. Все наши соображения я ему доложу в сжатом виде. И буду, Виктор Эльдарович, настаивать на проведении в жизнь вашего предложения. Единственное уточнение – посторонних привлекать надо втемную, сочинить убедительную легенду. Даже две, три, четыре легенды, если понадобится… Надо срочно и тщательно продумать, откуда в Лаборатории, официально занимающейся растениеводством, такие убойные снадобья. Но это утром, на свежую голову.
Он еще раз внимательно посмотрел на Доктора. Вроде успокоился, уже не рвется разоблачать и срывать маски; но все равно, пригляд за ним нужен…
Чтобы не повторилась история с Марченко.
3
Под утро Колыванову приснилась охота. Старинная псовая охота, многолюдная и зрелищная: захлебывались звонким лаем гончие-арлекины, рвались со сворок борзые; багроволицый, седоусый доезжачий [4] Здесь и далее: доезжачий – в старинной комплектной охоте руководил гончими; выжлятники – его помошники; остров – небольшой, окруженный полем лес; выжловка – гончая-сука; мастерить (для собак) – сходить со следа зверя, срезая путь напрямик; по зрячему – не спуская глаз с бегущего зверя; щипцы – челюсти (у борзых собак).
изо всех сил трубил в рог «по зрячему», рискуя заработать апоплексический удар; выжлятники азартно науськивали спущенных со смычки собак…
Наверное, всё выглядело бы красиво и увлекательно, если бы не одна малость – дичью оказался он, Колыванов.
…Он метался на кругах по обширному, лесистому острову, не желая выходить в поле, под острые зубы борзых – метался почему-то на четвереньках; и, как ни странно, так бежать оказалось ему легко и удобно… Гончие заливались и справа и слева, пока невидимые сквозь густой кустарник. Он резко менял направление бега, сбивая их с толку – и всё же молодая и паратая выжловка пегой молнией прорвалась сквозь кустарник и замастерила по зрячему…
Остальные немного поотстали, но от переливов проклятой суки чудилось, что вся стая на хвосте, что он бежит медленно, что до борзых дело не дойдет и все кончится здесь, в острове, в быстротечной и кровавой схватке с гончими. Однако Колыванов не боялся – как ни удивительно, он ничего не боялся.
Он чуть сбавил темп, позволив выжловке сократить дистанцию, резко развернулся – и напал. Не ударил рукой или ногой – вцепился зубами в плечо, мотнул головой, вырывая, выдирая шесть и мясо, почувствовал на губах пряный вкус крови – коротко рыкнул, перекрывая жалобный визг выжловки – и снова понесся, закладывая широкую дугу вдоль края острова.
Но травили его мастера своего дела: еще три смычка гончих, наброшенных выжлятниками, рванулись наперерез, наседая, дыша в затылок, – и Колыванов поневоле вырвался из острова и понесся по полю, по пожухлой осенней траве. Хрипло проревел охотничий рог и в травлю включились борзые.
Он бежал быстро, но где уж было тягаться на открытом месте с этими четвероногими молниями, рожденными и выращенными для бега и только для бега. Отрыв от погони сокращался, Колыванов поневоле поворачивал, огибая препятствия: редкие кустики, кучи свезенных со всего поля камней, поросшие диким малинником – и борзые, мастеря, срезали путь на каждом его повороте, приближаясь все больше и больше.
И все-таки он почти ушел – псы начали уставать, а до другого, гораздо большего острова оставалось всего сотни полторы саженей, когда несущаяся первой борзая напрягла в запредельном усилии готовые разорваться мышцы и связки – и преодолела-таки несколько разделявших их шагов, до глотки добраться не успевала, ухватила сзади и сразу подогнула лапы, повисла живым якорем.
Читать дальше