Владимир Резник - Седьмой от Адама

Всё хорошее имеет обыкновение заканчиваться, а уж поездка на поезде и подавно. Всё же поезд – не корабль – не развернёшь его, когда вздумается, в любую сторону, не поднимешь на паровозной трубе Весёлый Роджер и не покатишь с гиканьем прочь, не разбирая колеи, по бескрайним степям. Даже если и придёт в голову помощнику кочегара сговориться с бригадиром проводников, устроить бунт и захватить власть над составом, загонит он в почтовый вагон предварительно ограбленных пассажиров мягких купе, затолкает в топку ненавистного угнетателя, старшего машиниста, установит в поезде революционную власть – ну, и куда он направится? Только туда, куда ведут рельсы: в Шепетовку или в Здолбунов. Вот в него-то они и приехали. Пересадка в Здолбунове была долгой, до нужного поезда у Михаила Александровича было четыре часа, и он решил размяться и погулять по округе, благо было ещё светло. Правило советского путешественника: не отходить от вокзала с наступлением темноты, Михаил Александрович выучил твердо и в теории и на собственном опыте, потеряв глазной зуб и кошелёк в аналогичной ситуации, лет пять назад, будучи в командировке в… да какая разница – в этом смысле, все они одинаковы, небольшие провинциальные города. Погулял он недолго, однообразная серость быстро утомила и наскучила. Городок был внешне ничем не примечателен: железнодорожный узел – промежуточное бытие, где люди не пуская корней, не обрастая историей, живут в надежде вырваться оттуда, вскочить на ходу на подножку одного из сотен, ежедневно проходящих мимо поездов, и прочь, прочь от этого унылого и безнадёжного существования. Как прокатывались через этот город, не оставляя следа на рельсах, миллионы вагонных колёс, так перекатились через него и людские потоки, не оставив после себя ничего, кроме заброшенных могил и засыпанных рвов, заполненных десятками тысяч тел. Этот чернозём удобрили и евреи, несколько раз за последние двести лет вырезанные здесь под корень то поляками, то украинцами, а в последний раз – немцами; и поляки, бежавшие сюда от ужасов «Волынской резни»; и украинцы, спасавшиеся от тех, кто пришёл за эту резню мстить. От всего этого ужаса серый городок, казалось, сжался, окаменел и слепыми глазами станционных пакгаузов только безразлично встречал и провожал поезда, и не было ему дела больше ни до чего на свете.

Устроиться в гостиницу ему помогло липовое командировочное удостоверение, на всякий случай сделанное ему секретаршей начальника отдела кадров Анечкой, благоволившей симпатичному, холостому и всё ещё перспективному, в свои сорок с небольшим, инженеру. Был ещё вариант попроситься к тётке Жанне – дальней родственнице по отцу, владелице большого дома, которая, по давним слухам, с удовольствием сдавала комнаты жильцам – но не хотелось Михаилу Александровичу пока объявляться у родни. Хотелось для начала осмотреться по сторонам, понюхать, чем пахнет в городе, в котором не был уже пятнадцать лет. От поселения в номер с тремя другими командировочными спас набор ленинградских шоколадных конфет. Хорошо ещё, что по насупившемуся лицу дежурной администраторши Михаил Александрович почувствовал, что дёшево тут не отделаться, и вместо того, чтобы достать заготовленный стандартный набор «Ассорти», полез в другой отдел портфеля и вытащил дефицитную и дорогую коробку «Пиковой дамы». А то спать бы ему на панцирной сетке под храп трёх изрядно выпивших мужчин со всех концов страны, приехавших в его родной городок что-то налаживать, строить и согласовывать. А так отдельный, пусть и небольшой номер, двухспальная кровать и уважительный (и игривый) взгляд дежурной по этажу.

Первое, что он сделал, разобрав чемодан и помывшись под слабенькой струйкой душа – это позвонил Лёшке Ляхову. Трубку долго не брали, потом подошла девочка. Выслушав его, она, ничего не ответив, положила трубку. Он подумал, что ошибся номером, набрал снова. На этот раз трубку взяли сразу – низкий женский голос, помолчав, спросил, кто звонит и, услышав ответ, всхлипнув, произнёс:

– Миша, а ты разве ничего не знаешь? Это я – Женя. Ведь Леши нет. Уже почти год, как нет.

Женя – он сразу вспомнил её – была невысокая крепенькая брюнетка, на год младше них, за которой Лёшка долго ухаживал, начиная с десятого класса и, в конце концов, женился на ней года через три после окончания школы.

– Женя, Женечка, я ведь не знал. Мне никто не сообщил, – забормотал он, не понимая, как быть дальше, что сказать и что сделать. – Как это случилось?