Павел Проданов - Льеккьо

Трудно поверить, что этот пьянчуга, избивающий жену, когда-то открыл сердце перед Богом.

– Иди к себе в спальню, – говорил он мне, – здесь не на что смотреть. – А сам расстегивал ширинку. Я забегал к себе в комнату, и сквозь рыдания в подушку слышал, как он насилует мою мать. Потом он заглядывал ко мне, проверить, что я делаю и говорил: «Ненужно плакать Марти – Бог любит тебя, и папа любит. Вот только мама совсем забыла о тебе». После такого он обычно садился смотреть телевизор и напивался до беспамятства.

Осмотрев заброшенное поместье, я отправился обратно. Облака даже не думали расходиться. Они изливались и изливались на грешную землю. Говорят, дождь – это слезы ангелов о душах грешных, живущих на земле. Если верить этому утверждению, то у ангелов слез попросту не хватит, чтобы оплакать все людские прегрешения. Над трясиной кружили вороны. По воронке, можно предположить, что где-то в топях погибло крупное животное, и сейчас у этих спутников смерти пир. В старину по таким воронкам с большой долей вероятности определяли, где прошла битва.

Забыв про птиц, я отчаянно пытался вспомнить хоть что-то за последние пять лет, но это оказалось невозможно. Их просто нет, воспоминаний. Они стерты, как грифель с белого листа. Но если грифель и оставляет хоть какой-то оттенок, то моя жизнь в последние годы, оставила только тело и бутылку виски, с которой я очнулся. Возможно, у меня было другое имя, иные вкусы, совершенно иная жизнь. Может у меня была жена, или я так же избегал людей, может, как и прежде трудился в крематории, а то и вовсе не работал. Очнулся то я похожим на бомжа, но с бутылем неплохого виски. Про крематорий можно и узнать. Вдруг кто из работников, что-то слышал обо мне. Если б я начал расследовать, что со мной произошло, начал бы оттуда. Но на днях я выхожу на работу, а значит если и начну расследование, то не скоро. Пока что, меня прибило к этому берегу, и нет прилива, что снова унесет меня в море.

Уже полмесяца люди в окрестностях болот слышат звук выхлопной трубы «Круизера», на котором я разъезжаю на работу. Митчелл Таргетт доволен моим трудом, и не пожалел, что заменил Незаменимого Андре мой. Я, конечно, не выдаю феерические шоу с бутылками, но зато не разбиваю товар. Заработок меня вполне устраивает, ведь мне ненужно тратиться на всякие безделушки, что втюхивают компании через внушение старанием рекламных агентств людям. Я закупаю в местном магазинчике продукты питания и в соседнем городке книги, это все, что мне сейчас нужно. За то в баре часто приходится выслушивать пьяных мыслителей. Они, почему-то, считают меня священником, которому можно излить грязь своей души. Мне плевать, что с ними творится. Сейчас я – рука дьявола, наливающая им алкоголь. Зато у меня есть помощница в белом фартуке, разносящая еду по столикам, и зовут ее Кристин. Она любит в свободное от работы время колесить на велосипеде по окрестностям, что делает нас похожими. Если к ней начинает приставать какой-нибудь набравшийся мужик, я успокаиваю его видом биты из под прилавка, оставленной мне Андре. Они тут же утихомириваются, а Кристин мне за это благодарна. А еще есть Эли, работающая в ночь.

– Плесни мне текилы, – сказала Кристин, – развязывая фартук, и падая на стул у стойки, – задолбалась я.

Ее рабочий день подошел к концу. Через полчаса ее сменит Эли.

– И зачем только Бог создал человека? – вопрошала она, разводя руки. – Чтобы он вкалывал весь день, а потом напивался?

Я налил ей текилы и подал к напитку лимон.

– Богу нужен зритель, а потому был день шестой, – высказал мысль я.

– Да уж бога не понять, – сдалась Кристин. Она запрокинула стакан, и тут же закусила лимонную дольку. – Крепкая, зараза. Так ты учился в школе для фанатиков, а что потом? Давай рассказывай, мне интересно?

Кристин даже красива, белокурая с курносым носом – хорошенькая, так бы сказал любой из тех бухляков за столами и у стойки. Для меня она стала новым другом. Она всегда мне улыбалась и обо всем меня расспрашивала. Ей двадцать пять.

– Потом сжигал трупы в крематории, – равнодушно ответил я.

– Ого! Что, правда? Да ты шутишь?

Я протирал стойку влажной тряпкой. На влаге, оставшейся от тряпки, плясали огни от стробоскопа.

– Тебе не говорили, что ты – маньяк? – шутливо спросила она.

– Кто-то должен выполнять и ту работу, не только спаивать людей, – сказал я. Кристин постучала пальцем по рюмки, намекая на еще одну порцию спиртного. Я снова наполнил ее сосуд. Она вновь выпила, насей раз без лимона. – А все те другие, что охраняют кладбища, хирурги, режущие людей своими скальпелями, мясники на живодерне – они тоже все маньяки?