Александр Кротов - Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах

Первой к нему всегда подходит поздороваться дочь, но сегодня она даже не зашла на кухню. Может чем-то снова занята. Зато на кухню зашла жена. Не поздоровалась, и это нормально. Он тоже чувствовал себя неловко, когда в такие моменты говорил «привет, как дела». Её дела ему действительно были неинтересны, если не случалось что-то более неординарное, чем сплетни её коллег и претензии хамовитого начальства. Но, в таком случае, супруга бы сразу обо всём поведала.

Жена начала мыть посуду, а Владимир молча пил чай с пряниками.

– Завтра надо съездить к моей маме, у неё опять что-то с краном. Можешь заскочить к ней в обед ненадолго? – сказала Тома. Ей не хотелось ничего просить, но, почему бы и нет?

– Я не смогу… у меня неприятности, – сухо ответил Вова. Надо было сразу начать обо всём рассказ, но он мешкался.

– Неприятности у него, там до неё две минуты доехать-то. У тебя вечно какие-то неприятности, – заворчала жена, ей очень не понравился отказ мужа.

– У меня ЧП на объекте, завтра в обед я должен съездить к следователю! – Повышая тон, сказал Владимир. Чётко и твёрдо. Редко он себе позволял повышать так голос. Обычно это происходило только на работе. Но после этого его обычно сразу «отпускало», и он мог спокойно продолжать беседу, как ни в чём не бывало.

Жена молчала, но её движения стали резкими и быстрыми, звон посуды стал сильнее. Владимир решил сбавить возникшее напряжение:

– Мне надо будет заехать в офис к руководителю, на следующий день, в обед, поеду в страховую. А вечером могу заехать к твоей маме.

Тома продолжала молчать. Домыла посуду, вытерла руки, собираясь уходить в спальню, она тихо сказала:

– Не надо. Кристина опять заболела.

Она ушла, а Владимир остался сидеть в одиночестве, проклиная сегодняшний день. Кристина часто простужалась. Он не решился пойти в её комнату, чтобы не мешать своим нелепым участием в процессе её выздоровления от очередного ОРЗ.

* * * *

Тихон всё ещё не мог отвыкнуть от того, как за многие годы его тюремного срока, в нём чётко засело ощущение замкнутого пространства. Узкий переулок для него казался нескончаемо длинным, а улица так вообще. Открытое море. И люди. Люди другие. Их взгляды. Они такие лёгкие. В них нет агрессии, тоски, хитрости и хмурости. Будто жизни они не видели, а так, лишь весёлые картинки рассматривали. Не тыкала их жизнь лицом в грех. И не нужно жаловаться на то, что у тебя есть. У кого-то нет вообще ничего, и нет жалоб. Совсем. Не хотелось Тихону жаловаться. Не умел он. Хотелось только немного побольше тепла. Он отвык от такой осени. От осени в открытом пространстве, он совсем её не помнил. Там, где он провёл тринадцать лет из пятнадцати, обещанных судом, было почти всегда жарко. Жарко и душно. Воздуха не хватало. А здесь воздуха было много, но он был неприветливым, холодным, колючим. Зато это был воздух свободы. Огромной, необъятной свободы. В которой так чётко чувствовалась беспомощность. Не от того, что прошлое не перепишешь, не изменишь, а от того, что настоящее, без фундамента прошлого – это босая бедность. Чем больше лет в жизни проходят в бездействии, тем реже будущее маячит впереди удобствами. Хотя бы даже элементарными.

Холодные дни октября встретили новую жизнь Тихона Сидорова. И как бы сейчас не было грустно остаться без тепла в этот пасмурный день, новая жизнь бывшему узнику, честно отбывшему своё наказание, нравилась значительно больше жизни прежней. Идти ему было ровным счётом некуда.

На выходе из тёплого подъезда некогда родного дома, Тихон достал сигарету «Прима» без фильтра. Зажёг спичку, закурил. Он захлопнул дверь, понимая, что сам он её не откроет из-за нового устройства на ней, именуемое домофоном. И тот человек, к которому он приходил, тоже не откроет ему эту самую дверь. А так хотелось остаться хотя бы в подъезде. На ночь. Но до ночи ещё очень далеко, было позднее утро.

Впрочем, это не важно.

Не станет он позорить сестру ночёвкой в этом подъезде. Не пустила она его на порог. После того, как он сел в тюрьму, отреклась она от него. Как и мать, ныне покойная, которая и оставила эту квартиру в наследство дочери. Так и остался Тихон без родных и без жилья.

Всё равно, он ни на что и не рассчитывал. Но приехать сюда не мог. Потому что некуда больше. И он был благодарен сестре за то, что она смогла дать ему денег. Четыре тысячи рублей. Тихон понимал, что больше свободных денег у неё не было. И для него эта сумма была богатством. Ещё ему очень хотелось выпить. Хоть и дал он себе когда-то слово не пить алкоголь, но выпить всё равно хотелось. Свобода, как-никак. Он докурил, бросил окурок в урну, медленно пошёл мимо знакомых, но так сильно выросших тополей.