Александр Кротов - Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах

В этот же самый день Влад написал докладную руководству по поводу ненадлежащего отношения к своим рабочим обязанностям своего подчинённого Вениамина Матвеева. В документе он просил посодействовать руководящие органы в нормализации дисциплины сотрудника путём лишения виновного премиальных выплат за текущий месяц. Руководство завода согласилось на эти ограничительные меры, заодно сделав публичный выговор Матвееву. Не избежал выговора и сам Влад, правда, слова недовольства ему были высказаны в приватной беседе с руководителем подразделения. Большой начальник посетовал на недостаточный авторитет Бекетова, на его мягкотелость (за подобное нарушение следовало бы вообще уволить сотрудника). Так же в упрёк прозвучали слова об его инициативе по трудоустройству этого самого нерадивого сотрудника, нарушителя трудовой дисциплины. Разумеется, Влад пообещал нормализовать работу команды, и повлиять на самое слабое звено в некогда крепкой цепи трудового коллектива. Но мужчина совершенно не знал, как осуществить это влияние. Он лишь надеялся, что выговор и финансовые ограничения заставят молодого человека задуматься о лучшем исполнении своих обязанностей. Либо же это его могло заставить в очередной раз взяться за поиски новой работы.

Влад шёл по цеху, внутренне готовясь к неприятной встрече с Вениамином. Сегодня они ещё толком не виделись, и произошедшие события должны были как-то поспособствовать тому, чтобы у них состоялся разговор по существу, в ходе которого Влад хотел объяснить свою позицию по данному вопросу и предложить варианты действий для того, чтобы подобное больше не повторялось. О возможном увольнении намекать не хотелось, он всё ещё надеялся на добросовестность сына своего давнего знакомого.

Но разговора, как такового, не получилось. Веня, высокий молодой человек с модной причёской, появился внезапно, склонился вплотную над низким и полным начальником, схватил того за ворот рубашки, и высказал в глаза всё то, что он о нём думал. Его речь была не долгой, но красочной и лаконичной. Если опустить все нецензурные выражения и слова-паразиты, то смысл слов был сведён к тому, что он не уважает жабу за ябедничество и неумение руководить. Ещё он указал, куда именно нужно пойти начальнику со своими жалобами. Однако, выговорившись, парень резко удалился сам.

Влад так и остался стоять в растерянности посреди огромного цеха, которому он отдал значительную часть своей жизни. В горле застрял ком. Мужчина удивлялся наглости современной молодёжи. Была обида и на себя самого, за то, что Влад не смог ничего сказать в ответ. Может, от природной застенчивости, а может, и просто – от нежелания разговора в стиле «дурак – сам дурак». Так или иначе, в череде траурных и мрачных дум Владислава Бекетова, появилась и новая навязчивая мысль о той обиде, которую нанёс подчинённый своему добродушному руководителю. В это же время, высшее руководство завода пришло к выводу, что пора бы сместить Бекетова с заменяемой должности, раз он вконец расклеился, и не может удержать дисциплину в коллективе на должном уровне.

Но как только Влад переступил порог своей собственной квартиры, он забыл обо всех рабочих неприятностях. Ему просто стало ужасно одиноко. Не кому было пожаловаться на трудности, не кому было утешить его печаль. Хоть он и не был ранее замечен в таких вещах, но сейчас особенно хотелось кому-нибудь пожаловаться на всё. Чтобы от сердца отлегла тревога. Но ничего не изменится, не осталось близких людей в этом чужом мире. Тяжёлая депрессия обнимала его плечи, не давая расправить дряблую грудь, в которой билось больное, уставшее сердце. Скулящая тоска заставляла вечно опускать взгляд себе под ноги даже там, где дорога не предвещала никаких подвохов и неровностей. Горечь от всего прожитого, но не пережитого, отравляла воздух, пищу, воду, всё вокруг. Делала даже самые яркие краски тусклыми, не ласкающими взор. От пустоты в квартире и в самой душе становилось жутко. Очень часто именно эта жуть и мешала достать из шкафа бутылку водки. Больной желудок не смог бы справиться с большой дозой, и сердце точно отказалось бы биться после этой полулитровой порции яда.

Но Влад не спешил открывать бутылку и доставать гранёный стакан. У него ещё была какая-то надежда. Ему не хотелось размышлять о бесперспективности своих ожиданий. Ему для жизни было достаточно того, что они есть, но что конкретно они из себя представляют, ему знать не хотелось. Ожидание – робкое подобие надежды.