Владислав Женевский - Запах (сборник)

Начинал он с изобретательного темного фэнтези, постепенно мигрируя в сторону неизведанного края, который критики определяют как «некроромантизм» или «хорроромантизм», – и оба термина на удивление уместны. Смерть и ужас превращаются у Дашкова в философию – так, должно быть, писал бы Эдгар По, доживи он до наших дней (а из живущих поныне можно вспомнить несколько более утонченного и умозрительного Томаса Лиготти). Упоение кошмарами скрывает все ту же старую мечту о сверхчеловеке: щедрой рукой сея страдания и боль, Дашков как бы приподнимает планку для своих героев, пытается взглянуть на их (и наше) недолгое существование с позиций высшего существа. И порой это ему удается – должно быть, о подобной перспективе и мечтал Лавкрафт, когда писал эссе о космическом ужасе.

Говорить о Дашкове можно долго, он интересен даже своими недостатками – неряшливо выстроенными сюжетами, склонностью к длинным высокопарным пассажам, вымученными диалогами (сказывается мизантропия, которой он нисколько не скрывает, – вот, кстати, и еще одно сходство с Лавкрафтом). Ему даются и романы, и повести, и рассказы; малая проза – чуть лучше, вкусовые особенности подобного стиля свежее воспринимаются в концентрированном виде. И почти все его книги служат напоминанием о врожденном единстве фантастического жанра. Чего стоят границы между фэнтези и фантастикой, ужасами и магическим реализмом, если их можно нарушать с такой легкостью?

Удивительно, что при всей этой неформатности Дашков завоевал-таки относительную популярность и обзавелся узким, но верным кругом поклонников. В последнее время он публикуется нечасто, но прошлогодний роман « Плод воображения », изданный «Снежным Комом М», стал для многих приятным сюрпризом, хотя шума и не наделал.

Останавливаться на конкретных текстах не будем – иначе завязнем с концами. Перечислим несколько вещей, которые представляются наиболее важными: « Умри или исчезни! », « Собиратель костей », « Мокрая и ласковая », « Оазис Джудекка », « Черная метка », « Домашнее животное », « Мечты сбываются ».

От изысканных безумств перейдем к более уравновешенной вселенной Марии Галиной, которая в представлениях не нуждается, – если вы хоть краем глаза следите за происходящим в российской литературе. Как и Дашков, Галина существует на перекрестье жанров, но ее положение несколько устойчивей, поскольку одна из дорожек ведет в мейнстрим. Это редкая литературная удача, и в наших интересах, чтобы так продолжалось и дальше. Почему? Дадим слово самой писательнице: « Если спустя сто лет обо мне напишут в учебнике, это будет фраза: „Она поставила себе задачу поднять планку массовых жанров. Или, напротив, доказать, что серьезная книга может быть захватывающей“ ».

К счастью для нас, в круг этих жанров входит и хоррор – в мягкой его разновидности. Мария Семеновна хорошо знакома с классикой жанра (Лавкрафт, Блэквуд, Ходжсон), а в начале девяностых и приложила руку к переводам современных мастеров – Клайва Баркера и Питера Страуба.

Тексты Галиной манят неопределенностью, символичностью, опутывают читателя сетью подводных течений и скрытых смыслов. И всякий раз это не обманные уловки, а приглашение к разговору. Читать эти книги, посматривая одним глазом в телевизор, невозможно – или же вы будете читать что-то совсем иное.

О чем стоит сказать? « Дагор » – прекрасная лавкрафтианская повесть без единого упоминания Ктулху (зато имеются гены Конрада и Киплинга). « Луна во второй четверти » – мистический триллер о людях и нелюдях, столкнувшихся в карельской глуши. « Малая Глуша » – заслуженно известная книга, которая объединяет под вывеской романа две очень разные повести, связанные разве что на идейном уровне. Первая, « СЭС-2 », – полусатирическая история об индейском духе вечного голода (того самого, что на букву «в»), посетившего советскую периферию в эпоху застоя; в тексте присутствуют элементы, из которых при желании можно было выковать хороший хоррор, однако Галина складывает их в нечто ироничное и грустное – и любители темных материй уходят несолоно хлебавши. Иное дело вторая повесть, давшая название книге; из древнего сюжета о путешествии в страну мертвых вырастает тягучее, томительное повествование, завораживающее читателя иномирной красотой. Конечно же, о классических ужасах тут говорить не приходится, но «Малую Глушу», как и многие другие произведения Галиной, прекрасно описывает емкий западный термин «weird fiction» – раскидистый зонтик, под которым уютно себя чувствует все мрачное и странное. Это касается и недавних « Медведок » – сложного, многослойного романа, который в определенных своих прочтениях способен внушить впечатлительному читателю сверхъестественный трепет (и вовсе не из-за Ктулху, который на сей раз поминается прямым текстом – хотя и с ним все непросто).