Юля Ламичева - Похититель тел

– Ты что, по помойкам тряпьё собирала? В носу щемит!

Нахальства у некоторых на целый базар! Да что он понимает, двухнедельная экспедиция по секонд-хендам, сплошь винтаж и бренды, кое-что придётся переработать, так даже интересней. Дома винтаж тоже можно нарыть по соседям – моряки тряпки всегда возили, но они не в брендах, не в стиле ни фига не шарят, к тому же откуда у моряков бабло на реальные вещи?

Вслух Мора лишь посоветовала:

– Дыши ртом, дорогой, это запах чистоты, в секондах всё специально обрабатывают, от микробов. Зацени платье! Семидесятые, этно, ручная вышивка!

Переодеваясь почти без Тёминого участия, Мора ни на секунду не затыкалась. Стараясь абстрагироваться от зуда её голоса в голове, Тёма соображал, что делать дальше. На работу, домой или к друзьям в таком виде соваться бессмысленно. В кармане Мориных шорт лежал мобильник, но телефонов, кроме заученного с детства домашнего, Тёма не помнил, и всё равно голос не его. Рюкзак чужой, значит, ключа от квартиры там нет. Это даже не принимая в расчёт маму. Даже на работе не предупредишь, уволить не уволят, но проблемы будут. Хотя какая теперь разница: вдруг Мора права, и к вечеру Тёма, в самом деле, «пройдёт»?

Куда «проходят» лишившиеся тела души? Неожиданный бонус ситуации, – подтверждение существования этой самой души, – не радовал, а скорее пугал Тёму. Если про душу правда, что она есть, то и про ад правда, или какие ещё бывают загробные ужасы. Претендовать на рай Тёма стеснялся. При таких условиях ясно, почему атеисты отчаянно цепляются за конечность существования.

Между тем Тёма из чистого любопытства рассматривал переодевавшуюся Мору (в конце концов, что ему, глаза закрывать)? Гибкое полудетское тельце могло бы показаться привлекательным – при других обстоятельствах. Тёма предпочитал больше мяса на костях, а то это уже почти педофилия. Вспомнив подглядывание за девчонками в летнем лагере, он потупился, взгляд упал на голое бедро, под ореховой кожей слегка читались мускулы. Нет, скорей онанизм. И педофилия, и онанизм.

– Достань мне из той большой косметички очки, – велела Мора.

– Ты плохо видишь? По мне так нормально.

– Там простые стёкла, это для образа, шестидесятые годы, Голландия. В Питере купила год назад у бабули одной, она манекенщицей была. Ну как? В очках разговаривать с тётками гораздо проще, ты уж мне поверь, дорогой.

– Наверно, всё-таки не в таких очках, – усомнился Тёма.

– Ерунда, дело в том, что ты не тётка и не понимаешь.

Подвластная Тёме рука нащупала в косметичке нечто твёрдое и плоское, оказавшееся паспортом с вложенным билетом до Севастополя.

– Шефер Наталья Евгеньевна, девятнадцать лет? – ехидно спросил Тёма, и заработал на этом деле новый щипок, с вывертом.

– Ой! Хватит уже!

– Положи, откуда взял, – прошипела Мора, – и не смей шариться по моим вещам. Тело захапал, думаешь, можно и по сумкам…. «Наташа» уже давно имя не собственное, а нарицательное, я себя так не называла, и плевать мне на эти ихние паспорта. А Мора – это от Морриган, был у меня аватар в одной игре. Я готова.

В сером сиротском платьице в талию и с роговыми очками на носу Мора, пожалуй, могла рассчитывать на благосклонность тёток. Розовые копыта она переобула на старые кеды, дырки от пирсинга замазала какой-то дрянью, так что теперь они походили на обычные прыщи, а волосы спрятала под шарфом, вероятно, отрезанным от платья королевы Марии Антуанетты. Через месяц после похорон.

– От тебя несёт нафталином, – сказал Тёма мстительно.

– Фигня, там бальзам «звёздочка» в косметичке, намажь мне шею, любой запах перебьёт. Идём доить тёток.

***

Дежурные по станции отнеслись с пониманием к Мориным поискам сбежавшей из дому младшей сестры (Тёма очень старался говорить по подсказке Моры, никакой отсебятины).

«Помню деваху, с розовыми волосами, с рюкзаком, вот прямо тут бухнулась, а ты точно уверена, что она не наркоманит? Ах она у вас психическая… Ну да, ну да, мы так и поняли. Духота, конечно, сами маемся, скорая сегодня приезжала. Не пугайся, сеструха твоя отряхнулась как курочка и запрыгнула в вагон, а скорая была не к ней, это у нас бомж помер в том конце станции. Да как обычно – шёл и помер. Женщина, что за хождения в зад?! Держите своего ребёнка за руку! Увезли в морг, туда всех возят неопознанных. Больше никому плохо не было, только парень упал, на котором бомж умер, от брезгливости, наверно, но сразу встал. Люб, он был в чёрной майке, я запомнила. Да не помню я, Лен, парень и парень, встал да поехал как все. Он не с твоей сестрой был, сам по себе. А знаешь, Люб, я в газете читала, что тут у нас выходят из стены газы…. Почём я знаю, Люб, какие газы… ядовитые, конечно, а ты как думала? И у меня голова всё время болит. А ты, девушка, сестру с милицией ищи, пока делов не натворила, только предупреди там, что она психическая и опасная, чтоб сильней искали, а то они тоже зря возиться не любят».