Александр Агамальянц - Письма крови. Гёте. Триптих крови

Собрался я буквально минут за пять. Переодел рубашку на чистую, взял кое-что из одежды, деньги, документы, несколько самых любимых книг. На самом деле, я спокойно мог унести все свое имущество, настолько оно было скудным, но решил не отягощать себя даже этим. Я уже готов был уйти, как вспомнил, что забыл самое главное. Подойдя к своей кровати, я ужаснулся, во что превратилось мое ложе за время моего пьянства и упадка, и начал лихорадочно шарить по нему руками. Усилия оказались не напрасны – спустя небольшое время, я нашел то, что искал. Вы верно уже догадались, моя прелесть, ради чего я мог рисковать, теряя драгоценные минуты? Все верно, это был медальон с портретом мой ненаглядной Шарлотты внутри. Художник был явно не самый талантливый и качество работы оставляло желать много лучшего, но ничего другого у меня просто не было. Я решил, что, как бы ни сложилась моя дальнейшая жизнь, память о своей белокурой принцессе я обязан сохранить.

«Господи, спаси!» – услышал я истеричный визг в коридоре. В один прыжок я оказался у двери и, выйдя из комнаты, увидел хозяина гостиницы, противного сутулого мужчину лет сорока пяти, пятившегося из комнаты Вильгельма. Этого хорька я всегда ненавидел! Впрочем, он всегда отвечал мне взаимностью, ведь мы были, практически воплощением противоположных начал и ценностей. Для меня он олицетворял всю мерзость того мира, который я изгнал из себя этой ночью. Отличный шанс проверить, действительно ли я настолько же силен, как сказал Вильгельм. И еще – отличный шанс поставить жирную точку в истории моей смертной жизни, размашистую роспись под прощальным письмом ненавистному мне миру, который более не имеет надо мной власти. Догнать это нелепое существо не составило никакого труда. Оно пыталось вырываться и начало орать во все горло в тщетной попытке спасти свою жизнь. Воистину, страх смерти заставляет творить чудеса. «Помогите! – кричал хозяин гостиницы. – Убивают! Люди, помогите!»

«Да заткнись ты!» – рявкнул я, схватил его за челюсть и дернул на себя.

Челюсть поддалась сразу и вышла, будто ничем не крепилась к черепу.

Когда он упал на пол, я раздавил его голову ботинком.

7

На наше счастье зимние ночи длинны. Город покинуть мы уже не успевали, но у нас оставалось еще немного времени, чтобы найти себе укрытие и переждать последствия нашего мрачного пиршества. Руководствуясь принципом, что темнее всего под фонарем, Вильгельм привел меня не куда-нибудь, а в единственную в городе церковь. Оказалось, что он не соврал, когда говорил, что исследует ее архитектуру – в древней постройке нашлось столько укромных уголков, что хватило бы еще на дюжину «постояльцев». Надежно скрыв и укрепив, на всякий случай, наше пристанище, мы соорудили себе импровизированные ложа из подручных материалов и ветоши, и отошли ко сну. Для человека, буквально только что голыми руками убившего троих ни в чем не повинных людей, двое из которых были мне в каком-то смысле даже симпатичны, я спал просто чудесно. Хотя, я уже не был человеком.

Когда солнце скрылось за горизонтом, Вильгельм разбудил меня. Я в очередной раз удивился своему обновленному организму, на этот раз, той бодрости, с которой встретил новый день, точнее, надо было уже привыкать говорить «новая ночь». От привычной сонливости и лености, с которыми я привык встречать рассветы уже много лет, не осталось и следа. Не меньше порадовала меня и способность видеть в темноте. Не так ясно как я видел днем или при хорошем освещении, но достаточно, чтобы понять, что находится вокруг. Вильгельм же прохаживался по погребку, ставшему нашим временным домом, будто мы находились в лучшем номере столичной гостиницы. «Друг мой, Гёте, – привычно начал он, – предлагаю тебе составить мне компанию в прощальной прогулке по этому милому городку. Меня толком никто никогда не видел, тебя никто не узнает – бояться нам нечего. Заодно, нам стоит подкрепиться перед отъездом. С нашим образом жизни довольно сложно путешествовать. Ну, и я обещал тебе рассказать, кем ты теперь являешься – думаю, лучше это сделать на свежем воздухе, чем в затхлой келье».

Я одобрительно кивнул и, осторожно покинув наше убежище, мы отправились прощаться с городом, который, волею судеб, изменил мою жизнь до неузнаваемости, многое дал, но и взял немало. Бояться нам, действительно, было нечего, но и особого выбора у меня тоже не было. Пока я не знаю, как выживать в новом облике, я полностью зависим от Вильгельма, хочется мне того или нет. На мое счастье, мой друг тоже это понимал и хотел поскорее разорвать эти узы, чтобы могли быть равны в возможностях. Я видел собратьев, которые крайне деспотично относились к своему «потомству» и использовали их только как слуг, видел и тех, кто перенес патриархальные обычаи смертных и, давая относительную свободу обращенным, стремился влиять на все их поступки и решения. Вильгельма же язык не поворачивался назвать отцом, создателем либо еще как-то в таком роде, да он и сам ни к чему такому не стремился. Он разглядел во мне какую-то искру, которой посчитал нужным дать шанс на бессмертие, остальное было уже полностью в моих руках.