Мирослав Селенин - Психоделическая сублимация

– Стерва! – трепеща от негодования, кричу я. – Как же ты можешь?!..

– Извини, дорогой, мне кажется, здесь кто-то есть, – обернувшись на мой крик, реагирует Элен, – подожди минутку, сейчас я вернусь, – и, сделав несколько шагов в моем направлении, берет меня за голову и, в последний раз нежно взглянув на меня большими голубыми глазами, хладнокровно бросает в камин…

ЧУДНОЙ ПАРИКМАХЕР

Со стороны Зигфрид Шауфенбах мог показаться вполне добропорядочным гражданином. Да он по существу и был добропорядочным, если бы… если бы не одно “но”… Зигфрид Шауфенбах проживал с тремя взрослыми дочерьми в небольшом городке в предместьях Берлина. Имел собственный добротно построенный дом с великолепно ухоженным участком, налаженное, перешедшее ему по наследству от отца дело и неугомонно, несмотря на довольно почтительный возраст, веселый нрав. Как и полагается любящему отцу, Зигфрид Шауфенбах был весьма озабочен проблемой замужества своих засидевшихся в невестах дочерей. Эта, пожалуй, последняя из неразрешенных им в жизни проблем настолько сильно беспокоила его, что заставляла нервно дрожать его главное человеческое достоинство – искусные руки виртуозного парикмахера.

Первые признаки с годами заметно усилившейся дрожи появились у Зигфрида Шауфенбаха тогда, когда его старшей дочери Гретхен исполнилось восемнадцать лет. Гретхен была довольно привлекательной и уверенной в себе девушкой. В ее голубых и оттого не по-земному обворожительных глазах игриво поблескивали огоньки сумасбродства. Поклонники, если и не выстраивались очередями вокруг респектабельного дома Шауфенбахов, то, по крайней мере, регулярно присылали Гретхен письма с восторженными объяснениями в любви, которые рассудительная девушка сортировала по первым буквам фамилий ее воздыхателей и аккуратно складывала в довольно вместительную шкатулку, запиравшуюся на ключ. Ключ этот предусмотрительная Гретхен все время держала при себе, однако это не мешало двум ее не менее одаренным природной смекалкой и очарованием сестрам – Кларе и Фелиции – быть в курсе всех без исключения любовных похождений своей старшей сестры.

– Ах, папа! Они такие назойливые, – частенько жаловалась сердобольному отцу Гретхен, – мне кажется, они тайком читают посланные мне письма!

– Ничего, ничего, деточка, – нежно поглаживая белокурую голову дочери, приговаривал Зигфрид, – в таком маленьком городке, как наш, это для них едва ли не единственное развлечение. Будь снисходительной – ведь ты у меня такая умница.

Шли годы. Руки парикмахера Шауфенбаха дрожали все сильней. Шкатулки, похожие на ту, что некогда была только у старшей сестры, появились сначала у Клары, а полтора года спустя и у Фелиции. Теперь уже и Гретхен знала, чем себя занять в перерывах между учебой в Берлинском университете и выяснениями отношений с поклонниками. Застав как-то навзрыд рыдающую в своей спальне Клару, не то чтобы мстительная, а скорее излишне педантичная Гретхен небезосновательно заметила:

– Милая Клара! Когда-то, в случаях моих разногласий с парнями, вспомни, ты и Фелиция были крайне ироничны. Сейчас ты на собственном опыте смогла убедиться в том, сколь лживыми и жестокими могут быть мужчины. Позволь и мне, несмотря на то, что по-сестрински мне хочется посочувствовать тебе, немного повеселиться и сказать, что ты такая же никому не нужная дурочка, какой была я в твоем романтическом возрасте. Дальше в жизни, поверь, тебя будут преследовать одни разочарования, и даже порывистые, точно шквальный ветер, периодические приступы страсти никогда не смогут окончательно их заглушить.

– Ты врешь, ты все врешь! – поднимая на сестру заплаканные глаза, сказала Клара. – Ты, верно, думаешь, что самая умная из нас?

– Я думаю, что мы очень похожи, сестра, и то, что случилось со мной, непременно произойдет сначала с тобой, а чуть позже наверняка и с Фелицией – вы разочаруетесь в мужчинах точно так же, как сделала это когда-то я, вы будете искать их внимания скорее просто так, по инерции, но никогда вам не суждено будет найти той единственной истинной любви, о которой раньше мечтала и я.

– Почему ты так уверена в этом? – несколько успокоившись, спросила Клара.

– Гены!

– Что? Какие еще гены?

– Папины, – пояснила Гретхен, – ты разве не чувствуешь, что этот весь его показной юмор и благодушие – не что иное, как защитная реакция на неудовлетворенное либидо?

– Глупости, Гретхен, – услышав малопонятное слово, мгновенно вышла из депрессивного состояния Клара, – ты явно перечитала заумных книг.