Елена Асеева - Иное

Теперь уже и руки приобрели синеватый оттенок, а кожа на них была усыпана пупырышками, больше похожими на волдыри после ожога, от постоянно стучавших друг об дружку зубов заболела нижняя челюсть и ее стало как-то странно клонить на бок, точно выворачивать.

Околела… околела… околела я… Нет! непременно надо отсюда выбираться, уж раз не удалось умереть, то обязательно стоит вырваться из этой морозильной камеры, выйти в коридор, прояснить для себя все… а затем уже решать, что дальше делать.

«Что делать?… – злобно усмехнувшись заметила я. – Стоит умереть вот, что надо делать… Только не в этой холодной комнате… Не здесь… А там и потом».

На миг я прекратила думать и говорить, и, схватив зубами один конец ленты, крепко на крепко завязала узел на левой руке, а после принялась перевязывать правую руку также как и в случае с левой помогая себе зубами… Все еще тихо постанывая, морща свой лоб и оледеневшие губы от боли и холода, мысленно обращаясь неизвестно к кому… может к творцу, а может к тому, кто меня сюда бросил, я спросила: «А вообще-то жива я или нет?» Потому как не могла членораздельно и утвердительно сама ответить на этот вопрос.

И хотя этот вопрос был произнесен очень внятно, хотя и мысленно, но мне как всегда не пришло никакого ответа, из чего я заключила, что Бога нет, а я в этом и не сомневалась… так вот Бога нет, а я наверно все же жива.

Когда, наконец-то, я перебинтовала правую руку, и завязала на ней узел, хотя он вышел, намного хуже чем на левой, я окончательно постановила для себя, что обязана выйти отсюда любым способом. И тогда я начала плечом, по коже каковой теперь струилась легкая бахрома трикотажной футболки, топорщащаяся в разные стороны, наносить яростные удары в стекло, в надежде всей массой своего тела все же сдвинуть, спихнуть эту противную дверь, отделяющую меня от людей. Спервоначала я ударяла всем своим корпусом так… не очень сильно, предполагая, что мои удары услышат и придут помочь. Но так как никто не приходил на помощь, и дверь не желала отворяться я стала наваливаться на нее сильнее, прилагая всю свою мощь. Толкая ее и плечом, и руками, и даже пиная ее ногой.

Некоторое время спустя, перемешивая толчки и пинки, немного согревшись от производимых мною движений, я наконец-то увидела, что дверь покачнулось. Совсем чуть-чуть, верно решив уступить мне. Это едва видимое покачивание и тихий скрежет придали мне уверенности, и я с удвоенной силой стала набрасываться на дверь. Сделав шаг назад, я подпрыгивала, толкала ее как бы с налета. И от очередного такого на нее прыжка, дверь вдруг хрястнула, и мгновенно раскрылась… широко… настежь… ударившись стеклом об стену коридора. Открыв передо мной этот неизведанный, иной коридор по которому вправо и влево шли люди…

Я поспешно шагнула к порогу двери, и, выставив голову вперед, выглянула из-за дверного косяка.

Эх, опять я оказалась права, передо мной пролегал длиннющий коридор… такой длиннющий, что даже не было видно ни конца, ни края его…

В коридоре по сравнению с той комнатой в которой я находилась было тепло, а потому недолго думая я переступила через порог и вышла в то новое… иное помещение.

Прямо передо мной шли люди… вернее люди шли в два ряда – одни справа налево, а другие слева направо. Я же вышла в ряд, который двигался слева направо, и остановилась, всего лишь на несколько секунд прервав их движение, и рассматривая людей, шедших им навстречу. И увидела каких-то, скажем честно, странных людей… очень странных. С виду они были обычными, такими же как я, да только в них было, что-то иное… что делало их другими, не похожими на обычных людей… непривлекательными или проще говоря уродливыми.

Еще недолго я всматривалась в их лица, тела, одежду, разглядывая их руки, ноги… и немного погодя догадалась, что передо мной мертвые люди… в смысле покончившие жизнь самоубийством…

Вот миновал меня мужчина… Он даже не повернул головы в мою сторону, не бросил взгляда, словно торопился, спешил куда-то, а я обратила внимание, что его черные, волнистые волосы неестественно взъерошены, взлохмачены, и лежат точно помятая, поломанная солома, вроде как многократно потоптанная. Из левого виска, в котором виднелась небольшая круглая дырочка, вытекала тонкой струйкой кровь, с красноватыми сукровичными кусочками. Эта похожая на желе масса медленно стекала прямо по краю щеки, и, минуя подбородок, обильно покрывала своим неприятным на вид веществом короткую, смугловатую шею. Мужчина очень оживленно разговаривал сам собой во время ходьбы, вроде, как доказывая себе, что-то, затем он резко обрывал себя на полуслове, громко вскрикивал, махал руками, утирал ладонями лицо и жутко хохотал, издавая протяжные совиные уханья. На секунду он замедлял шаг, а потом резко ударив тыльной стороной ладони себя по губам, горестно всхлипывал и сейчас же ускорял свое движение. Он был одет в черный, деловой костюм, пиджак которого небрежно застегнутый лишь на одну пуговицу, нес на себе остатки какой-то шелухи, оборванных веток, листочков и крупинок земли, а голубоватая рубашка и вовсе лишенная пуговиц, постоянно топорщилась и суетливо вылезала, выглядывала из-под ворота пиджака. Нежно-голубой в узкую полоску галстук висел прямо на голой груди. И когда мужчина ударял себя по губам, то сейчас же хватался рукой за тупой кончик галстука и начинал его тянуть вперед, словно стараясь сорвать с себя. А со стороны казалось, что галстук душит его и не дает возможности свободно дышать.