Андрей Марков - Уральская мистика

Рыбаки, сидящие вокруг костра, весело заржали, подначивая и перемигиваясь друг с другом:

– Ну, Никитич, ты даешь – да тебя с первой стопки развезло!

– Всё, деду больше не наливать!

Но, тут вступился дядька Сашка – подняв руку, он гаркнул:

– А ну, тихо. Дайте человеку рассказать.

Старик, немного насупившись, продолжил:

– Так, вот, молодым я тогда был – ус только-только пробиваться стал, да голос ломаться. А дело было в июне – пошли мы тогда с невестушкой моей – Дарьюшкой, в рощу дальнюю, не подумайте чего, так – поцеловаться, помиловаться, но не более – строго с этим тогда было, не то, что сейчас. Идём мы, значит, милуемся, но сторожимся – как бы кто из взрослых не увидел, ночь-то, белая, практически безоблачная была.

Никитич кашлянул, обвёл взглядом притихших слушателей и продолжил:

– Дошли мы с Дарьей до рощи, оглянулись да и нырнули под густые листья берез. Там, в серёдке рощицы полянка небольшая – известное место для влюблённых голубков было, сейчас-то нет – всё заросло. Уселись на пенёк, посадил я невестушку на колени, обнял, сперва робко, а потом всё смелее. Приник губами к малиновым устам возлюбленной, да такой жар тут меня охватил – словами не передать. Всё на свете позабыл, ничего не слышу и не вижу – точно глухарь на токовище. Вот только…

Тут старик умолк, уставившись глазами в одну точку и заново переживая события давних лет. Круг рыбаков затаил дыхание, стараясь не мешать Никитичу.

– Вот только, чую – все жарче да жарче становится. А сквозь глаза закрытые свет яркий-яркий светит. Отшатнулись мы с невестушкой друг от друга, глядим – в центре поляны невесть что творится. Змей огроменный, вот не соврать – метр в диаметре, блестит весь желтым цветом, извивается. То нырнёт в землю, то вынырнет, а земля вокруг него плавится, трава да кусты горят… Крепко мы тогда перепугались – как мышки от кота, резво нырнули под ближайший кустарник и давай наблюдать. А Змей-то, Полоз, всё играется, да купается на полянке. Уж всю землицу изрыл, да тут нашло что-то на меня, чих напал да такой, что, сколько не сдерживался, а не вышло – чихнул, а змей и услышал.

Никитич умолк и, хитро прищурившись, повернулся к соседу:

– Плескани-ка, Игорёк мне малость.

Осадив поднесённый стакашек водки добрым, наперчённым куском копченого сала с малосольным огурчиком, старик продолжил:

– Обернулся Змей, и ахнули мы с любушкой – морда ужасная у него, красная, чешуйчатая, четыре зелёных глаза так и сияют каким-то таким неземным цветом. Глянул он на нас – как пламенем ожёг, засвистел недовольно, да в землю и ушёл. Да, вот такие дела. Посидели мы с Дарьюшкой под тем кустом ещё немного, а потом осмелели – подошли к месту и видим – земля ещё теплая, даже горячая, серой и ещё чем-то металлическим воняет, а самое главное – три чешуйки, каждая с чайное блюдечко, валяются, так и блестят. Подобрали мы их с Дарьюшкой и не зря – золото это оказалось, самое настоящее.

Круг внимающих рассказчику людей одновременно оживился и охнул, мужики стали переглядываться, толкая друг друга в бок.

– Да, друзья мои – самое настоящее золото. Припрятал я его тогда на время, затем переплавил и сдал нужным людям, не советскому же государству отдавать – объясняй потом, где взял, да добыл. А так – неплохой свадебный подарок нам с Дарьюшкой Полоз сделал…

– А, что, Никитич, неужто ты на поляне больше ничего не искал? – робко поинтересовался один из рыбаков – долговязый парень средних лет, одетый в японскую штормовку.

– Как не искал, – усмехнулся рассказчик, – искал, конечно, даже поляну всю лопатой перерыл, но – не судьба… Да и не любит Полоз, по поверью, жадных до богатства людей. А так – и дом построил и скотину прикупил, а остаток на книжку положил и то – хлеб.

Над становищем снова установилась тишина – каждый раздумывал над услышанным и, примеривал на себя, как бы он поступил с богатством, столь щедро свалившимся от древних сил, незаметно соседствующих с земной технократической цивилизацией, но время от времени, проявляющих себя во всей своей мощи и непостижимости.

Рассказ второй. «Деревня мертвых».

Река мерно несла тяжелую черную массу воды мимо становища рыбаков. Изредка, где-то в её глубине, что-то плескалось, да в тайге, иногда потрескивали сучья и седой филин, издавна почитаемый людьми, как символ мудрости, недовольно ухал, видно жалуясь на тяжкую птичью долю. Похолодало, сквозь тучи пробилась полнокровная Луна, заливая серебристым светом окрестности и людей, придвинувшихся поближе к костру. По берегу потянулись первые языки белесого тумана, пытаясь охватить своими призрачными волнами всё окружающее пространство. Что-то таинственное, языческое и древнее проступило сквозь привычные очертания таёжных деревьев – казалось, что кто-то незримый, могучий и всесильный наблюдает за кругом зябко поёживающихся людей, сидящих возле костра.