Твой выбор не принадлежит тебе.
Эта фраза не давала покоя, вгрызалась в мозг, не давая думать ни о чем другом. Я достал еще несколько листов, каждый из которых был испещрен одними и теми же повторяющимися абсурдными, не имеющими смысла предложениями:
Этот мир не твой.
Ты живешь не своей жизнью.
Ты – это не ты.
Я лихорадочно, один за другим, доставал листы из мусорного ведра. Одну за другой я разворачивал эти записки – записки сумасшедшего – написанные мной в страшном бреду. Все они были одинаковы. Не по форме, но по содержанию. Как будто я был одержим кем-то, или чем-то. Какая-то навязчивая идея. Я чувствовал, что в любое время она снова может завладеть мной, что я опять потеряю контроль. Я боялся, что в следующий раз все может не ограничиться простым переводом бумаги. Я боялся, что могу сломать что-нибудь большее, нежели карандаш. В своем трансе я мог натворить что угодно.
Я попытался встать. Ноги подкосились. Мышцы затекли от долгого сидения. Все ощущения ниже колен пропали, будто я всю ночь просидел, не двигаясь, в одном положении. Сколько же времени прошло?
Я растянулся на полу, вытянув ноги, позволяя крови беспрепятственно достигнуть кончиков пальцев, возвращая онемевшие конечности к жизни. Я почувствовал легкое покалывание, слабость и боль в ногах, когда попытался подняться. Я был рад этим ощущениям. Они говорили, что я жив. Они медленно возвращали меня к реальности.
Шатающейся походкой, держась за стену, я добрел до кухни, достал из шкафа стакан. Руки безжалостно тряслись, будто я был на последней стадии болезни Паркинсона, будто я в один день превратился в глубокого невротичного старика. Я открыл кран. Он пробурчал что-то недовольным утробным голосом, два раза отрыгнул небольшое количество воды мне в стакан и затих. Я осушил стакан в пол глотка.
В надежде найти что угодно, способное утолить жажду, я залез в холодильник. Отхлебнув молока из коробки, я с гневом отшвырнул его прочь. Кислое, свернувшееся молоко комками медленно стекало по стене, словно мозг, вышибленный выстрелом из дробовика в упор. На языке остался привкус гнили, заставляющий содержимое желудка начать свое восхождение вверх по пищеводу, подниматься к горлу и извергаться в судорожном порыве отвращения.
Запачканными в желчи и желудочном соке руками, я потянулся к дверце холодильника, туда, где была припрятана для особых случаев, бутылка дешевого столового вина. Этот случай явно был особым, самым особым из всех, самым особым из всех мною пережитых до этого. Я отвинтил крышку и жадно присосался к бутылке. Двенадцати с половиной процентный спиртовой раствор с привкусом винограда сорта «Изабелла» вливался мне в рот, даруя мне желанное облегчение и освобождение от земных проблем. Это был билет в чудесную страну грез.
Нет! Я хотел, чтобы так было, страстно желал этого, жизнь готов был отдать за пару глотков крепкого напитка, но ни капли ни пролилось из бутылки, ни единой капли не пролилось на мой засохший язык. Что за черт!
Я в гневе бросил бутылку в стену. Донышко со звоном откололось, живительная жидкость, когда-то наполнявшая эту емкость, стремительно покидала ее, и меня заодно, оставляя меня в бессильном одиночестве, наедине со своим сумасшествием, кричащего, извергающего проклятия в адрес бесследно утекающему облегчению. Прислонившись спиной к двери холодильника, я медленно сполз на пол, продолжая посылать, уже хрипло и едва слышно, проклятия в сторону темно красной лужи.
Не знаю, как долго я просидел в своем отчаянии. Поток ругательств постепенно иссяк, горло саднило, силы были на исходе. Если это сон – я хочу проснуться. Если нет – то лучше умереть.
Встать не было сил. Подняться на четвереньки – единственное, на что их хватило. Я медленно пополз в направлении спальни. Я был полугодовалым ребенком, не способным самостоятельно ходить. Медленно перебирая руками, волоча ноги по скользкому, гладкому кафелю, я оставлял за собой шлейф из своего наполовину переваренного обеда и отвратительного, тошнотворного запаха.
Схватившись руками за дверной косяк, я с трудом поставил себя на ноги. Из гостиной доносились какие-то звуки. Странно, я не помню, чтобы приглашал гостей. Я зашел в гостиную. На диване, откинув голову назад, сидела Кристина. Я окликнул ее, но она и головы не повернула в мою сторону. Я позвал ее еще раз, на этот раз громче, но результат был тот же. Я подошел к ней поближе и протянул руку, чтобы встряхнуть ее и разбудить. Во лбу у нее зияла огромная дыра размером со зрелый апельсин. Края отверстия были рваными, лоскуты кожи, торчащие в стороны от раны, напоминали цветочные лепестки. Красной жидкостью, стекая по спинке дивана, на пол капала кровь, собираясь в огромную лужу. От испуга и ужаса я отшатнулся и упал на пол, запутавшись в собственных ногах. Тошнота в очередной раз подкатила к горлу. Не отрывая взгляда от мертвого тела Кристины, я пополз назад к выходу. Что-то больно ударило по голове, отскочив в сторону. Это оказался деревянный игрушечный детский кубик. Откуда он здесь?
Читать дальше