Пит Рушо - Итальянский художник

Мы дали крюк, через Римини и Феррару добрались до Флоренции, где распрощались с Кефаратти, и поехали в Геную, где погрузились на корабль и вскоре отплыли, воспользовавшись благоприятным ветром.

Мы оказались в Сурте на сороковой день пути, и море успело нам изрядно надоесть. Наш корабль назывался «Пилигрим», плохо слушался руля и имел крен на левый борт из-за неправильно закреплённого груза. К нашему тихоходному «Пилигриму» часто вплотную подходили турецкие и венецианские галеры, разглядывая нас с пристальным любопытством. На корабле всюду были расставлены ящики с песком, чтобы можно было посыпать палубу перед боем. Команда фаталистически равнодушно относилась к врагам и верила в покровительство высших морских сил. Талисманом корабля была деревянная нога кока, ей оказывалось почтение, и я знал, что матросы носили в ладанках щепочки, незаметно от неё отковырянные. Нога приносила удачу. Экипаж «Пилигрима» был ужасен. Матросы, говорившие между собой на смеси всех языков мира, кичились дикостью, блистали залихватскими ухватками и пытались поразить богатых пассажиров, то есть нас с Азрой, своими голыми татуированными торсами. Тела были самые разные: волосатые, чёрные, жёлтые, со следами оспы и покрытые шрамами. В команде было восемь одноглазых матросов, кок с протезом и престарелый лоцман, заросший бородой от глаз до колен. Бородатому лоцману когда-то прокусили горло и повредили голосовые связки, отчего он говорил писклявым фальцетом. Прозвище лоцмана было Рапунцель. У капитана были ржавые железные зубы, он чистил их наждаком и смазывал курдючным салом. Капитан был ленив и немногословен, носил шпагу под мышкой, никогда не вкладывая её в ножны. Команда любила его.

Азре на корабле нравилось, она лазила по вантам и подружилась с канониром — ужасным малым в турецкой феске, простреленной пулей. Канонира звали Джафар, он души в Азре не чаял и подарил ей раскладной ножик размером с полено. Азра была в восторге и училась кидать нож в дверь нашей каюты.

Я же к исходу третьего дня мечтал уже прикончить капитана, захватить корабль, команду выбросить за борт, а из татуированной шкуры боцмана сшить себе домашние тапочки.

Сороковой день нашего плавания был вынужденным, Мисурата встретила нас неприветливо, выслав навстречу «Пилигриму» дюжину лодок с головорезами. Копья, алебарды и багры торчали над ними густым молодым лесом. Мы переложили курс, обстреляли из пушек эти лодки, а также заодно город и корабли, пришвартованные у пирса. Артиллерия в порту ответила нам нестройным залпом, и мы покинули эти места, ещё на сутки потеряв ливийскую береговую линию из виду.

Всё. Я возвращаюсь домой, кричат цикады, мерцает в дальней дали пастушеский костер, где-то возле арпинской излучины дико каркает выпь, и пищат летучие мыши. Лючия-Пикколи засветила лампы, накормила меня ужином, нагрела воды для умывания и постелила постель. Я быстро заснул. Мне снилась Африка.

Африка в моем сне была ужасна всеми соблазнами ада. Над Африкой моего сна стояло черное небо, подпираемое черными базальтовыми скалами. Солнце из расплавленного белого кварца тяжело колыхалось жаром в песочном воздухе. Алебастровые мухи падали с неба как град и хрустели под ногами. Во сне мы с Азрой шли по пустыне три года, и солнце ни разу не опустилось за горизонт. Толстая змея была нашим проводником. Потом солнце обвалилось с неба и потухло. Мы с Азрой отправились искать место, куда оно упало. Ночь перекатывала над нами щебень каменных созвездий и песок млечного пути.

Мы прибыли на праздник шаманов. Горели красные костры, били барабаны. Бах, бах, — невыносимо громко, до глухоты, до слез в глазах. Азра пошла танцевать, а я стоял и не мог двинуться с места, чувствуя во сне, как у меня немеет нога.

Поселился бы в Африке, жил бы в Африке всегда. Бросил бы всё, охотился на бабуинов, ел бы из кокосовой миски толченый банан. Женился бы на веселой черной девушке: белые зубы, розовые пятки — был бы счастлив. Только бы не помнить ничего. Жевать стебель буку-буку и поклоняться дереву чомба, стать мудрее. Турунὸ? Батам туруно! Собаку себе завел бы, лохматую, здоровенную. С такой собакой обнимешься — вся печаль пройдет. Африка! В Африке много песка. Во сне я забыл, почему много песка — это хорошо. Много песка, немеет моя нога. Не могу пошевелить этой ногой, весь я неподвижен, как бывает только во сне. Не могу закричать. Стою столбом, не могу сдвинуть свое пустое тяжелое тело. Красные костры, бух, бух, — танец раскрашенных людей, танец деревянных поплавков, Азра танцует вместе с ними. Она уходит всё дальше, мне страшно, ужас охватывает меня.