Анна Абаимова - Папа, куклу звали Джульеттой

…Они всегда ему напоминают мать, которая покинула этот мир уже давно, и теперь он всё время боялся забыть её лицо, считал, что это самое страшное в жизни и потому носил всегда в бумажнике её фотографию – совсем малюсенькую, и боялся её потерять. Не было у него больше родных людей на свете – жену свою он не просто не любил, а даже ненавидел, и дочь, так как она была рождена этой женщиной, ненавидел тоже. Получалось, мать оставалась его единственным дорогим человеком на всю жизнь.

Таким же был для него и отец, и до сих пор он не мог отделаться от той навязчивой мысли, что заблудился тот где-то в лесу, вот может быть так же забрёл туда, куда манил его леший, и уже не вышел оттуда, остался там навсегда, остался ждать, когда родные станут его искать и обязательно найдут… И сейчас он может быть до сих пор где-то там ютится, сушит на зиму белые грибы, чернику с голубикой, и делает настойку из морошки, потому как высушить её никак невозможно, она напоминает малину – сразу начинает бродить, а ведь в лесу наверняка одному да ещё в компании с лешим ужас как скучно, вот и пьют они там вдвоём настойку эту…

От этих бредовых мыслей к реальности его возвращает голос Ларисы.

– А ещё какую-нибудь историю расскажите, – просит она.

– Про лешего? – машинально переспрашивает он.

– Не обязательно. Просто про лес. Наверняка ведь там ещё много всего интересного.

– Да, приключений хватает, – задумчиво говорит Аким Аркадьевич, однако мысленно всё ещё остаётся там – в лесу, быть может представляет себя даже тем маленьким мальчиком, которым в детстве своём пытался там отыскать папу.

Поэтому торопится рассказать что-нибудь ещё о лесных приключениях.

– Расскажу про кикимору, – начинает загадочно.

Лариса умиляется и делает вид, что готова слушать. Этот персонаж ей прямо-таки родной, потому что такой была единственная роль, которую она когда-то за всю свою актёрскую карьеру сыграла на сцене.

…Спектакль был детский и её выход – один-единственный, однако всё равно запомнился на всю жизнь, и хоть мечтала она всегда прямо с юности, со студенческих лет сыграть Джульетту, кикимора ей была по-своему дорога. Сейчас она не могла понять, то ли Аким Аркадьевич правда верил во все те глупости, которые ей рассказывал, то ли сочинял их от всей души – в любом случае она удивлялась его наивности и непосредственности, в их актёрской среде такие качества у людей напрочь отсутствовали.

– Так вот, пошёл я однажды на болото за морошкой, – говорит он. – Тогда я ещё собирал ягоды для своей маленькой дочки.

Лариса вскидывает брови – не предполагала она, что когда-то он любил свою дочь.

– В детстве она наверно была милой крошкой? – спрашивает вкрадчиво.

– Милой или не милой, какая разница, – машет рукой её собеседник. – Так вот, про кикимору… Забрёл я в тот раз далеко, потому что болото подсохло после долгой засухи. Слышу – смех такой переливчатый, догадался сразу, что не один тут ягоды собираю, присмотрелся – старуха какая-то впереди мельтешит, одежда на ней вся оборванная, местами даже голое тело видно, подумал – откуда такая выискалась…

Лариса тотчас вспомнила свой костюм в той роли – несуразные лохмотья неопределённого цвета. Усмехнулась. Вспомнила, что всегда мечтала выйти на сцену в бальном платье. Не вышла. Но это только пока. Надеялась она ещё, что когда-нибудь что-то изменится в её жизни.

– Кикимора вскоре меня увидела, – продолжает Аким Аркадьевич. – Засмеялась ещё сильней, и машет, мол иди ближе, точно так же, как леший – все они как сговорились, что ли. Я спрашиваю: «Ягод там больше?» Она кивает. И я, не глядя под ноги, иду прямо к ней, хотя сам уже литра три точно насобирал. Вдруг почувствовал – захлюпало под ногами, потом ещё сильнее, я запаниковал, хотел быстрее пойти, но чую – ногами уже не владею, засасывает меня. А кикимора знай смеётся. Потом совсем близко подошла и смеётся уже в лицо, и тут я её рассмотрел, а как в глаза её бесноватые заглянул, сразу сознание потерял, последняя мысль только у меня и мелькнула – всё, мне конец… Однако очнулся. Не знаю, сколько времени прошло, и что происходило в этом отрезке, но почувствовал – твёрдая почва подо мной, на траве лежу, и ветки зелёные сверху склонились, прямо небо заслоняют – берёзы. Решил – значит в Рай попал, потому как навряд ли в Аду может расти такая красота. Вспомнил тотчас про кикимору, но нигде рядом её не было, хотя ведь не могла она мне померещиться. Подумал – уж не она ли это меня спасла, из трясины вытащила…