Роман Канушкин - Канал имени Москвы

– Тихон? – смущённо пролепетал Юрий.

– Точно, Тихон, – прошептал кто-то, когда гид отворил щеколду и шагнул на улицу.

Компания тут же испуганно попятилась. Юрий остался в одиночестве, всю спесь с него как рукой стёрло. Однако пьяная гордыня всё еще не позволяла ему поступить благоразумно.

– Послушайте совета, – предложил Тихон, – ступайте своей дорогой.

Юрий стоял, затравленно озираясь. Наконец он решился и выпалил:

– Я сын главы водной полиции. И если отец…

– Нет, – хладнокровно усмехнулся Тихон. – Ты кучка пьяного дерьма. А я глава ордена гидов, и этот дом находится под моей охраной.

– Но…

– И если вы ещё хоть раз заявитесь сюда подобным образом, то самое мягкое, что я вам обещаю, – Тихон говорил спокойным ровным голосом, словно делал приятное сообщение, – это увечья до конца жизни. И то только из уважения к вашему батюшке.

– Батюшке? Но… просто отец знает… Я присылал сватов. Это вообще он, со свадьбой… – Юрий замолчал, словно сболтнул лишнего, хотя происходящее ни для кого не было секретом.

– Хорошо, – кивнул Тихон. – А теперь вон отсюда. И право, не заставляйте меня применять силу. Хорошие новости здесь для вас закончены.

Когда они ушли, Павел Прокофьевич озадаченно посмотрел на своего гостя:

– Вернёмся к чаю?

– Разумеется, – беззаботно откликнулся тот.

– Ну, и как долго мы продержимся? – негромко спросил учёный, когда Тихон принял у него чашку настоящего чёрного чаю – подарок Хардова Еве.

– Боюсь, что не очень долго, – отозвался гид. – Их нажим становится всё сильнее. Новиков – глава полиции, и вы, возможно, будущий глава учёных. Положение обязывает.

Но Тихон по-прежнему говорил весёлым ровным голосом; казалось, ничто на свете не в силах его смутить.

– Понимаете, Тихон, подковёрная игра в противовесы, политика – это всё не для меня. Я учёный и могу делать только то, что умею.

«Даже на войне?» – не меняясь в лице, подумал Тихон.

– Конечно, – кивнул гид, мешая ложечкой в чашке и словно продолжая свою мысль. – Разумеется, Юрий исполняет волю отца. Великовозрастный бугай, шалопай и повеса не нагулялся ещё, куда ему жениться? – Потом он посмотрел прямо на Щедрина. – Но породниться с учёными – давняя их мечта. И они сумели убедить в этом весь канал. За вами уважение. За ними деньги и власть.

– И ещё страх, – вдруг сказал Щедрин.

Тихон усмехнулся, но вполне добродушно:

– Пустое…

– Но ведь… Тихон, скажите, ведь совместное решение гильдии учёных и гидов в состоянии сместить человека с любой должности и в любом департаменте. В том числе и главу полиции… Чего улыбаетесь, разве я не прав?

– А говорите, политика не для вас, – мягко произнёс Тихон. – Только это была бы крайняя мера. А нам всё же следует избегать открытого конфликта.

– Вы верите в равновесие, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Щедрин.

– Верю, что ж скрывать. По-моему, в этом главный смысл моей работы. – Тихон скромно пожал плечами, но взгляд его оставался весёлым. – Мы ещё очень многого не знаем. И как бы действуем по умолчанию, – пояснил он, – по обоюдному согласию, хотя стоит признать, что они становятся всё наглей. Давайте лучше пить чай, мой дорогой, бог с ними со всеми.

– Но даже этот брак, даже если бы речь не шла о моей дочери, – горячо возразил Щедрин, – неужели вы не понимаете, Тихон, что это в противовес вам? Вам, гидам, и всему, что вы пытаетесь сберечь.

– Да, – спокойно согласился гид. – Но вы сами вспомнили о страхе. Это так, люди живут в постоянном стрессе, к которому привыкли. Боюсь, что слишком много всего придётся предъявить, и боюсь, что очень немногие к этому готовы.

– Что вы имеете в виду?

– Многое, Павел Прокофьевич. – Впервые за весь разговор гид вздохнул. – Очень многое. Прессинг полиции понятней и привычней, например, того, что находится в тумане. Многое…

Щедрин помолчал, затем горькая складка скривила уголки его губ.

– Только речь всё же о моей дочери, – сдавленно произнёс учёный. – А если они перекроют весь канал?

– Это их право, – отмахнулся Тихон. – Но на открытый конфликт они тоже не решатся – всё же Ева не беглый преступник. Будут действовать исподтишка. Никто не хочет расставлять все точки над «i». Возможно, самих точек-то и не осталось.

– Речь ведь о моём ребёнке! – горько воскликнул Щедрин. – А не о шахматной партии.

– Да. Но у нас не было выбора. И потом, – гид подбадривающе кивнул, и прежняя улыбка расцвела на его лице, и морщины тяжких странствий и раздумий стали весёлыми морщинками, – вы плохо знаете Хардова. Большей безопасности даже я бы не смог предложить Еве.