Кейт Гладьо - Переплывшие океан

Что в них такого, я не могу сказать сейчас. Теперь я, не брезгая, возьму кусок гальки и порежу медузу пополам. Я без страха выловлю ее на мелководье, а ее касание покажется приятным, как мягкое стеклышко. Но ценой такой смелости был неизмеримый ужас. Ведь победить свои слабости, свои фобии и темные мысли можно лишь встретившись с ними лицом к лицу. Потому мне искренне жаль тех, кто никогда ничего не боялся. У таких людей нет ни единого шанса стать храбрыми.

Шея наверх, и вдох с захлебыванием морской воды. Шея вниз, руки клином вперед и волна телом. Сейчас мы в медузном лабиринте, и мы извиваемся, как лоза, в попытках избежать встречи с желейными нитями. Отлично помогает закрывание глаз, убеждение себя, что все хорошо и что это всего лишь листья водорослей, что облепили все твои руки. Но глаза когда-нибудь придется открыть, и тогда начнется паника.

Сложнее всего лидеру – тому, кто возглавляет нашу цепь на воде. Ни впереди, ни сбоку нет знакомых тел твоих друзей или врагов, ведь даже присутствие самого ненавистного человека рядом дает тебе больше спокойствия в море, чем мертвая пустота. Плывя сзади, ты видишь пену от бьющихся стоп. И эта пена делает воду белой и воздушной, как воздух. Так спокойно. Просто плыви за всеми, не отставая. Что может быть проще и легче? Но я, как и многие, всегда хотела плыть первой. О, какая это честь вести за собой целую команду! Ты мученик, что берет на себя эту ношу быть щитом от темноты, от темной бездны. На тебе ответственность держать курс, поддерживать темп. Ты теперь неустанен.

Но медузы сегодня чистят воду. Они делают ее прозрачнее и свежее, чтобы даже на большой глубине были заметны мельчайшие кусочки стекла, обломки ракушек и линии переливающихся рыб. А значит, будет паника. И не у меня одной. Значит, что кто-то не доплывет дистанцию – слишком невыносимо будет прокладывать путь через разрядный лабиринт. Значит, группа распадется на части, и не будет уже той прочной цепи, плывущей от буйка до буйка на горизонте. Одна группа – в ней будут все мои друзья, но я не узнаю этого. В воде ты теряешь людей, теряешь самого себя. Та группа продолжит дистанцию под зорким надзором наставников, что, воткнув ноги в сухие теплые полотенца, видят все и всех. Другая группа, собранная из рассеянных испуганных телец, замерзших до сведения скул и поднятия дыбом золотых волосков на руках, без слов решит сменить курс и вернуться к берегу.

Я не могла не оказаться во второй группе. У меня холодная кровь, и это не шутки.

Не доплыть – значит получить наказание. Это всегда был бег на закате, но, добежав последний штрафной круг, вместо облегчения нам внутрь поселили тревогу, когда главная из наставников Рода сказала, что в поздние часы зайдет к каждому и проведет с ним беседу.

Рода была ненормальной. Что-то в ее рассудке было изломано до таких крайностей, что бросалось в глаза даже незнакомому человеку. Конечно, мы все были больными и у каждого в душе имелась некая темная, разъедающая изнутри часть, живущая там с самого рождения. Но в отличие от Роды, мы научились хорошо скрывать ее. Мы поняли, что раскрыться полностью – значит выбрать изгнание, а абсолютная свобода влечет за собой отрешение и разрыв всех связей. Мы осознали это сами, это казалось нам естественным правилом пребывания среди людей. Надень образ и притворяйся сыном своего отца или дочерью своей матерью, и лишь когда ты уверен, что ты один – что за тобой не может наблюдать твой друг или брат, и есть вокруг тебя невидимая крепость, в которой не может неожиданно распахнуться дверь – только тогда ты можешь понять, каково это – быть собой. Но даже тогда, вспомнишь ли ты самого себя? Не потрясет ли тебя собственное отражение? Не покажется ли тебе, что твой настоящий облик теперь стоит рядом, словно чужой человек? Как друг, в один день ушедший из дома, теперь явившийся перед тобой через годы странствий в ином, истрепанном ветром и ходьбой виде?

Как любят нас наши братья и сестры, как обожают наши отцы и матери, когда не говорим мы им, что творится в наших безумных головах. Оттого ли мне так часто одиноко, что вся эта любовь принадлежит не мне, а глупому слепку, что я создала за годы среди людей? Как часто хочется признаться, но даже не знаешь в чем. Как много скрываешь, что в каждом слове нетрудно подметить лживый подтекст. Импульсы раскрыться – как вдруг мысли: «Быть может, это и есть я? И внутренний мир, и голос, и мысли, и мечты, и волнение, смешанное с тревогой и болезненными страхами, не исключают игры в слова и любезность.» Да, все так, но все-таки, где та граница между тем, что удерживать в себе, и тем, чем делиться с окружением? Мне чувствовалось всегда, что, скажи я чуть больше, мне стало бы легче. Но стоит приблизиться к темам, далеким от сплетен и шуток, как в горле появляется какое-то странное чувство.