Михаил Васечко - И снова мир

– Значит, та легенда, которую нам рассказывали наши предки, правда?

– Мой дед Эму был ещё совсем мал, когда зверь прилетел. Не многие пережили те события, юки умирали от страшных болезней и голода. Спаслись лишь те, кто спрятался от дракона в пасти великана.

– Комато, я буду помнить тебя!

Санака обняла своего мужа в последний раз и заплакав отправилась в селение.

Вождь находился по колено в воде, сложив свои морщинистые руки на волосатой груди. В ожидании зверя Комато молился богам, которые не слышали его.

Первым предзнаменованием было нашествие птиц, которые кружили над островом в неистовом урагане, затем на берег одна за другой начали выбрасываться рыбы. Комато в ужасе выбежал из воды, когда вслед за рыбами на берег стали выбрасываться киты. В джунглях послышались страшные крики животных, которые устремились вглубь острова.

– Комато! Комато! Комато! Ты и Санака обманули нас! Воды окрасились в красный цвет! Нам теперь не успеть взобраться на плечи великана! – кричала в испуге сотня юков, показавшаяся на побережье.

– Сородичи мои, простите меня, гибель ваша неизбежна, но знайте, что смерть эта во спасение остальных.

Обозлённые, юки ринулись к своему вождю и стали разрывать его тело на части голыми руками. Комато не проронил ни слова, сейчас он жалел об одном, о том, что не сможет увидеть дракона, ведь сородичи своими ногтями выдрали его глаза. Юки остановились лишь тогда, когда море вспыхнуло, озарив всё вокруг в красный цвет. Раздался свирепый гул, и юки повалились на песок. Превозмогая боль, из последних сил вождь поднялся на ноги, с его нагого тела свисали куски мяса, по его разодранному лицу стекала кровь, но, несмотря на увечья, Комато хотел почувствовать дыхание зверя, вождь желал прикоснуться к величию царя земли. Чувствуя жар, Комато, вытянув руки вперёд, вдохнул в себя раскалённый воздух, и его легкие лопнули.

Находиться в окопе тяжело, ещё тяжелее, если ты ранен, когда осколок находится в районе твоей мошонки, немного неприятно. Понимаете, неудобно при ходьбе, кровь течёт тебе прямиком в трусы, стекает по ногам в берцы. Делаешь несколько шагов и слышишь мерзкое, противное хлюпанье. Жгут бесполезен, не будешь ведь перетягивать самую главную часть своего тела. А ползти надо, несмотря на жуткую боль, чёрт возьми, если ты остановишься, тебя пристрелят. Вот и приходиться удерживать изо всех сил плотную тряпку, закрывающую пробоину в субмарине. Хотел было попросить Андерсена о помощи, своего давнего кореша, но думаю, ему сейчас не до этого, он стал шивой, так на войне мы называем тех, кто получил пулю в лоб. Русские на той стороне, так что помощи от союзников не дождаться. Конечно, бывало, что они заглядывали к нам, стрельнуть лаки страйки, но контейнера не было уже вторую неделю. О чём я искренне сожалею, так это о последнем выстреле, хотел уложить Аладдина, но пуля прошла чуть левей от его макушки. Надо было оставить последний патрон для себя. Ах да, забыл о своём прозвище, меня так и называли – Джери мать его отморозок. Нет-нет, не просто по имени, и не просто Джери-отморозок, полностью «Джери мать его отморозок». Прозвище прилипло ко мне после дрянной истории, произошедшей со мной с самого начала службы.

Моя добрая матушка привила мне любовь к финикам, хотя этот сбой мог произойти и на генетическом уровне. Так вот, все отдыхают, я стою в карауле, а до противника рукой подать, и финиковые пальмы у них только растут. Возможно, эти сволочи специально вырубили растения в местах нашей будущей дислокации. В общем, как бы там ни было, ночь была темная, тучи небо заволокли, а такое в этой сраной пустыне случалось крайне редко, вот я и решил за финиками сбегать. Они там стоят себе такие важные, я мимо них в полный рост, а они как будто меня и не видят, думали, наверное, что свой. Я за бараки захожу, а там вообще ни одного бородача и вот тебе пальмы, и лестница тут же стоит. Я вначале было на лестницу сунулся, а потом увидел у стены одного из саманных домишек вёдра, набитые под завязку финиками. Я всю ночь эти вёдра перетаскивал, пока меня караульные не сменили. Да, отделался по тем меркам легко, просто больше никогда не ставили в караул, ну и так, чуток бока помяли. Зато рота этими финиками на год вперёд запаслась.

Талибы идут в полный рост, держат в руках здоровые такие тесаки, больше похожие на мачете, только их клинок несколько изогнут. А я им и кричу во всё горло: «Давайте, давайте, подходите по одному, гады этакие». А они улыбаются, кажется, думают, что я прошу пощады. Один из них, самый мелкий пацан лет сорока, с чёрной густой бородой, запрыгивает ко мне в траншею, говорит что-то на арабском и подставляет к моей шее клинок. Тут я о маме своей вспомнил, она просила привезти ей фиников, как же она будет негодовать, когда узнает, что её сын оплошал. А этот, значит, голову вверх поднял и как закричит «Аллах Акбар». На колени упал и молиться начал. У меня-то, конечно, есть чувство гордости, да и вообще я парень не скромный, а тут даже немного покраснел. Стал из окопа выбираться, тот пацан бородатый там и остался сидеть, на меня больше никакого внимания не обращал, уткнувшись головой в песок, шептал всё время «Шайтан, шайтан». Но больше всего я удивился, когда те другие, которые наших парней положили, побросав своё оружие, улеглись на землю лицом вниз и громко молились.