Вячеслав Лялин - Проклятие княжеского рода

Арестантку извлекли из подвала, омыли, облекли в чистые одежды, уложили в наскоро сбитый деревянный ящик, отпели в монастырской церкви и похоронили на кладбище за монастырём, располагавшемся на высоком берегу быстрой речки.

Монастырский сторож, по распоряжению игуменьи, нанял в городке восьмерых мирян, и они выдолбили в промёрзшей земле неглубокую яму, в которую и опустили гроб с телом усопшей. Во время похорон, словно по волшебству, утих ветер, а из тяжёлых облаков, нависших над крышами домов, выглянуло солнышко, озарив своим светом всю округу.

– Знать, угодна она Господу Богу, – отметил церковный сторож.

– Прими Господь душу усопшей рабы твоей Прасковьи, – перекрестилась игуменья и знаком повелела закапывать могилу.

Мужики быстро засыпали яму перемешанной со снегом землёй, водрузив над небольшим могильным холмиком деревянный крест.

С наступлением лета, когда земля оттаяла, могилка осела, крест накренился, а затем в половодье, талая вода быстрым потоком унесла его неизвестно куда, надёжно скрыв место захоронения. За лето на этом месте выросла высокая трава, а вскоре расцвели и заблагоухали голубенькие колокольчики, приманивая трудолюбивых пчёл своим ароматом. Украсив собой это убогое местечко. Так и вовсе не стало могилки. Да и само имя секретной узницы, само её пребывание в монастыре, вскоре стёрлось из памяти монашек. Словно и не было такого человека вовсе.

А в это самое время, когда луговые колокольчики радовали взор своим божественным видом, стремясь немного украсить этот бренный мир, в далёком от Введенского монастыря Петербурге в своём огромном дворце в полном одиночестве умирал знатный вельможа, князь Борис Григорьевич Мамаев. Видный царский сановник, баловень судьбы, богач, повелитель многих тысяч крепостных крестьян, Борис Григорьевич умирал тяжело. Лёжа в холодной постели, он не имел сил позвать кого-либо из многочисленных слуг. Его трясло и лихорадило. Всё тело ныло, а кости выкручивало. Не привыкший к физической боли князь с трудом переносил своё болезненное состояние. Его конец уже был близок. Тело его не слушалось. Он уже обмочился и лежал в холодной луже. Будущая неизвестность страшила его. Он был не готов к предстоящим переменам.

Борис Григорьевич желал позвать камердинера, но не имел сил, дотянутся до шнура с колокольчиком. Так и лежал он один, дожидаясь конца без причастия. Ни кто не пришёл поддержать его в последнюю минуту. Не было с ним ни одного близкого человека. Его супруга уже давно оставила его и доживала свой век за границей. Его многочисленные дети, не дожив до двадцати одного года, умерли один за другим. А оставшийся в живых единственный сын, блистал при царском дворе, занятый собственной карьерой, совершенно забыв о родителе, с нетерпением дожидаясь, когда он сможет унаследовать все семейные богатства.

Старый князья Мамаев в полной мере осознал, что перед лицом смерти он одинок, бессилен и ни кому не нужен. От этого князя охватил ужас, отпечатавшись страшной гримасой на его лице.

– Вот и подействовало твоё проклятие Прасковья, не уж то это твоя кара, – с трудом прохрипел князь.

Он прослезился и испустил дух.

Таким страшным, с жуткой гримасой на лице, его и обнаружил камердинер Архип, многие годы состоявший при своём господине. Ранним утром, не дождавшись вызова хозяина, Архип на свой страх и риск потихоньку, крадучись, вошёл в княжескую спальню и обнаружил бездыханное тело своего повелителя.

По традиции глаза покойника непременно нужно было закрыть, положив на глазницы по золотому империалу. Но Архип, испугавшись, замешкался и забыл прикрыть глаза князю. А вскоре труп и вовсе окоченел. Так и положили барина, предварительно облачив в парадный генеральский мундир, в роскошный дубовый гроб с открытыми глазами и страшной миной на лице.

На похороны съехались знатные сановники империи. Губернский предводитель дворянства граф Тюрин объявил в губернии трёхдневный траур. Покойного князя отпевали в главном соборе столицы. Похоронную процессию возглавлял эскадрон конных гвардейцев. В похоронной процессии следовали младшие члены царской фамилии.

Словом князя Бориса Григорьевича похоронили со всеми почестями, в Александро-Невской лавре, в фамильном склепе, рядом с его знаменитыми предками.

Наследник князя Бориса, как положено по христианскому обычаю, справил панихиду на сороковой день, и установил на могиле роскошный надгробный памятник, а после спокойно зажил своей жизнью.