Рузаль Ханов - Стихи. Проза

Опять стоишь на крыше отеля,

Пугая всех своим трюком смертельным.

Не знаю я, что с тобою мне делать,

Мои ладони от страха вспотели.

Припев:

Ну почему каждый раз на исходе весны

Происходит у нас что-то вроде войны?!

Кто из нас виноват, я пока не пойму:

Поле боя всегда остается в дыму.

Подозреваю, что дым от пожаров

Лишь дымовая завеса, пожалуй,

Та, что от жизни прячет усталость,

Чтоб лишний раз испытать к себе жалость.

Припев:

Ведь приятно же всеми гонимою быть,

Нелюбимою будучи, – всё же любить.

Это проще гораздо, чем строить мосты,

Но, чтоб это понять, нужен разум, а ты

Опять стоишь на крыше отеля…

Знайте, я уеду скоро

На край света, край России,

Улыбнутся светофоры

И зелёный свет включат.

Не поеду я на Север

И полезу вряд ли в горы,

Лучше я уеду к морю,

В дивный город, город-сад.

Там совсем другое небо

И совсем другие люди,

Там никто вас не осудит

За «расслабленность и лень»,

Как сказали б на Урале,

А в том городе сказали б:

«Вы желанный гость, Мечтатель,

Круглый год и каждый день!»

Знаю-знаю: заскучаю

По метро и по трамваю,

По сосёнкам и берёзкам,

По родным и по друзьям.

А на что тогда нам отпуск,

Поезда и самолёты:

Ровно три часа полёта —

И меня доставят к вам.

Завтра спозаранку, встану спозаранку

И продам шарманку юности моей,

И на полустанке, старом полустанке

Я на поезд сяду и уеду к ней.

Всё ли ты ещё там живёшь, моя милушка,

В заповедном диком глухом лесу?

Хватит ли теперь добру молодцу силушки,

Чтоб от бед спасти мне твою красу?

Много лет прошло, я не тот уже, милая,

Да и ты, наверно, уже не та.

Но любовь к тебе сохраню до могилы я,

В сердце будет жить твоя красота.

Нынче спозаранку, встал я спозаранку,

Только вот шарманку пропил я на днях.

Словно скорый поезд мимо полустанка,

Жизнь промчалась мимо – ты прости меня.

Как хорошо просыпаться летом под чириканье первых пташек, когда солнце во все стороны рассылает свои лучи: «Вставайте, просыпайтесь, люди! И все-все-все!» Вот один из них прокрадывается сквозь неплотно задёрнутую занавеску, устраивается уютно на чьём-то носу и…

Мальчик сморщил нос, чихнул и открыл глаза: в узкой полоске воздуха, доступной солнцу, танцевали мириады пылинок. «Это же золотая пыльца! Как у фей. А если проглотить эту пыльцу, я взлечу?» – подумал он. И засмеялся над собственной выдумкой. Мальчик сладко потянулся, снова нырнул под одеяло и пролежал так несколько минут, раздираемый противоположными желаниями: поваляться ещё часок, или вскочить – и на речку? Сама возможность вот так лежать и никуда не торопиться наполняла его сердце радостью. А ведь впереди – бесконечный летний день, и таких дней ещё – целая сотня!

– Да ну его, душно! – мальчик откинул одеяло и вскочил. – А сколько времени?

И посмотрел на ходики в виде забавной кошачьей головы, глаза которой ходили туда-сюда.

– Ещё шести нет! – вслух произнёс он неожиданно громко и испуганно зажал ладошкой рот: мама же спит! Прислушался: тихо. Плотно задёрнув занавеску, он подошёл к зеркальному шкафу. Если б кто-то из ребят увидел, что он смотрится в зеркало, как девчонка, беда – задразнили б, хоть на улицу не выходи! В комнате стало темнее, и даже отражение в зеркале как-то изменилось. Там, за зеркалом, в таинственной его глубине перед ним стоял мальчик одного с ним роста, смутно кого—то напоминавший. Человек из Другого Мира!

– Привет! – прошептал мальчик. Мальчик напротив беззвучно шевельнул губами.

– Да ты не говори вместе со мной, а то ничего не слышно, – его визави опять в унисон беззвучно пошевелил губами.

– Вот, бестолочь! – мальчик начинал не на шутку сердиться. Но и у того, похоже, настроение испортилось. Мальчик показал ему язык – и тот тоже. Погрозил кулаком – Пришелец ответил тем же. Наконец, не выдержав, мальчик тихонько захихикал. Пришелец в зеркале как будто тоже повеселел.

– То-то же, – мальчик—оригинал попытался покровительственно похлопать вновь обретённого друга по плечу, но, наткнувшись на холодную поверхность зеркала, и сам вдруг охладел к своей игре и зашлёпал босыми ногами на кухню.

Воровато оглянувшись на спальню матери, он подошёл к холодильнику, достал крынку молока, налил в кружку, и, отрезав вторую горбушку от купленной им вчера булки хлеба, сел за стол. Правду сказать, он чувствовал себя неуютно: если вчерашняя «корочка», как он называл горбушки, была вполне законной, то в отношении этой он был не совсем уверен. «Ох, и попадёт же мне! Ну почему мама не понимает, что это самое вкусное место в хлебе!» – думал он. И произнёс вслух: