Когда Кит воплотила свой план и сменила место работы (мягко говоря), Луций узнал об этом – он замечал все, что происходило в доме, потому что ему нечем было больше заняться. Такой секрет было сложно сохранить от него, тогда как Луиза жила в собственном мирке и не обращала внимания ни на что до тех пор, пока счета оплачивались, она и Луций получали лекарство, а на столе была еда. Он читал книги, писал что-то в дешевых блокнотах, которые покупала ему Кит, снова читал, смотрел на сад сквозь крошечное окошко своей комнаты, играл в вист с миссис К., хотя Луиза и не могла следить за игрой. Но Кит видела, что брат не теряет присутствия духа, что болезнь и паралич не омрачили его душу и что он ждет не дождется рассказа о ее приключениях в облике мужчины.
Кит задумалась, принимал бы он все так легко, если бы отец был еще жив, если бы бо́льшую часть своих тринадцати лет он провел среди других мальчишек, впитывая все их предрассудки и убеждения. Несмотря на все тяготы, связанные с состоянием брата, Кит была рада, что болезнь сделала его таким милым и непредвзятым.
Девушка чуть наклонилась, раздумывая о том, что ему рассказать – и как рассказать, ведь Луций любил хорошие истории. Она начала с вечернего патруля, рассказала о трех драках, которые предотвратила, прежде чем наткнуться на Райта и Уоткинса у тела бедной Энни Чэпмен. Она не стала вдаваться в отвратительные подробности, но рассказала брату достаточно, чтобы на лице его проступило выражение ужаса и восторга одновременно, пусть губы его и шептали в этот момент заупокойную молитву. Когда она наконец закончила и откинулась на стуле, мальчик выглядел так, будто вкусно поел, – хотя Кит и знала, что это не так.
– Ладно, пойду приготовлю завтрак, пока мама не пришла меня искать.
– Кит, пожалуйста, еще пять минут. Прочти мне главу, которую я вчера вечером читал.
– Но ты же уже читал ее – не будет интересно, – поддразнила она брата.
– Пожалуйста, Кит, я хочу и послушать тоже. Ну пожалуйста!
Девушка сдалась и раскрыла книгу.
– «По счастливому стечению обстоятельств две недели спустя доктор Джекил дал один из своих приятных обедов…» [181]
В два часа дня Кит, уже вновь переодетая, еле сдерживала зевоту. Кроме того, что Сам то и дело бросал на нее укоризненные взгляды, ей казалось, что таким образом запах проникает в рот, – будто того, что он забирается в нос, было недостаточно. Ей казалось, что у запаха есть вкус, словно это передающаяся по воздуху зараза. Как и следовало ожидать, морг на Олд Монтаг-стрит пропах смертью – этот запах въелся в кирпичи стен, в камни пола. К счастью, температура была милостиво низкой: в разгар лета Кит упала бы в обморок при попытке переступить порог.
На столе перед доктором Багстером Филипсом лежала Чэпмен, Энни, женщина, которую доктор упорно именовал «несчастной», будто ее смерть была какой-то случайностью, которой можно было бы избежать при ином стечении обстоятельств, чем-то, от чего она могла оправиться . Кит старалась не выдавать эмоций – Мейкпис пристально следил за ней, и она пыталась не показывать, о чем думает. Она приобрела такую способность к маскировке благодаря упорному развитию личностных качеств, разума и соответствующего поведения.
Кит стояла, расставив ноги, и балансировала на низких каблуках ботинок с плоской подошвой, лишенных каких-либо пуговок или бантов. Голос доктора Багстера Филипса жужжал в ее голове, комментируя состояние тела, Кит не слушала: следы туберкулеза в легких, поврежденные болезнью ткани мозга, абразия на пальцах, где были кольца (их не нашли), аккуратный разрез на шее, ужасные раны на животе и тот факт, что ее матка исчезла. Доктор уверенно заявил, что это было проделано ножом или чем-то подобным. Очевидно, это сделал мужчина, ведь у женщины не хватило бы силы. Кит подумала, что это неправда: если сперва лишить Темную Энни сознания, ничто не помешало бы женщине вскрыть ее – ну, разве что брезгливость или пристойность.
– Нож Листона, возможно? – спросил Эбберлайн, и Багстер Филипс раздраженно вздохнул.
– Или нож мясника, или нож для обрезания, – пробормотал он, выдыхая и пытаясь успокоиться.
– Кто-то с ученой степенью по анатомии? – спросил Мейкпис, и Кит заметила, как доктор поежился перед тем, как нехотя кивнуть и пробормотать «возможно», – он явно не хотел, чтобы кто-то думал, будто такое мог сделать врач.
Кит не могла осуждать его за это. Пока полицейский врач продолжал заниматься своим делом, она смотрела на женщину. Бедняжка Энни выглядела не лучше, чем когда Кит видела ее в последний раз, разве что чище. Ее лицо опухло и было покрыто синяками, засохшие порезы на теле почернели и бросались в глаза на фоне мертвенно-бледной кожи. А застарелые шрамы рассказывали историю ее жизни до того, как кто-то вонзил в нее нож: ушибы и рубцы, ссадины и царапины… Кит пришлось моргать, чтобы не заплакать. Никто в этой холодной зловонной комнате не выказывал сострадания к мертвой женщине – и ей не следует.
Читать дальше