Кит не видел первое тело, но констебль Райт сказал ему не беспокоиться об этом – в данном случае все еще хуже.
Горло было перерезано – разрез не был таким уж ужасным, на самом деле он был даже весьма аккуратным, к тому же Киту уже приходилось видеть такое – но юбки этой женщины средних лет (в свете фонаря Кит разглядел, что из-за холода она надела несколько – зеленую, коричневую, черную с красными оборками) были частично задраны, частично порваны, и толстый живот был вспорот, являя взору кровавое месиво. Внутренности из взрезанного живота тянулись к плечам, кусок кишечника длиной в два фута был отрезан и лежал рядом, будто у того, кто это сделал, были на него планы. Копна густых темных волнистых волос служила подушкой для головы женщины. Ее лицо было изуродовано, но это были не обычные порезы, которыми часто награждали шлюх их сутенеры или недовольные клиенты. Во всем этом был замысел , и это вызывало отвращение большее, чем запах мочи и фекалий, исходящий от тела несчастной женщины, которая не могла больше прикрыться в попытке сохранить хоть каплю благопристойности. Нет, подумал Кит, вот что пугало сильнее всего – то, как в смерти своей эта женщина была оставлена на виду, какой ужасающе беззащитной она была.
На Хэнбери-стрит было тихо, но Кит знал, что это ненадолго. Констебль Нед Уоткинс засвистел в свисток лишь мгновение назад, но уже скоро это место будет кишеть полицейскими, журналистами, перепуганными шлюхами и зеваками. Томас Райт склонился к телу, разглядывая его, пока молодой Уоткинс в углу избавлялся от содержимого желудка – пинты пива и пирога со свининой, и издал странный звук. Кит знал этот звук – его издают полицейские, опознающие в трупе кого-то, кого они знают. В этом звуке смешивались отчаяние, разочарование, отвращение, ярость и, странным образом, полное отсутствие удивления, будто подобный исход был ожидаем. Кит по первому же движению губ, по первому же колебанию воздуха узнал его и подумал, скоро ли сам начнет так делать.
– Это Энни Чэпмен. Темная Энни, – сказал Райт и сплюнул. – Уоткинс, соберись, парень.
Но Уоткинс не мог собраться – его тело продолжали сотрясать спазмы даже после того, как желудок оказался пуст. Райт покачал головой, затем кивнул Киту.
– Беги, парень, ты шустрый. Беги прямо к Эбберлайну и Самому на Леман-стрит – а как будешь проходить мимо паба «Десять колоколов», загляни, нет ли там доктора Багстера Филипса. Неплохо, если он там: его все равно придется вызывать.
Кит, обрадованный возможностью направить нервную энергию в полезное русло, повернулся, но, к сожалению, тут же налетел на констебля Эйрдейла, самого крупного и самого гнусного коппера во всем Уайтчепле, – а в этом районе претендентов на подобный титул было много. Кит отлетел от Эйрдейла, едва не приземлившись на задницу, и тучный полисмен ухмыльнулся:
– Смотри, куда прешь, полудурок.
– Оставь его, – резко бросил Райт. – Он делает то, что я ему сказал. Беги, парень.
Кит ускорил шаг. Убегая в ночь, он услышал, как Эйрдейл фыркнул:
– Чего? Ты сказал ему налететь на меня?
Было холодно, но щеки Кита пылали – не только от смущения, но и от отвращения при виде столь обезображенной женщины. Как там назвал ее Райт? Чэпмен, Энни. Первой жертвой была Мэри Энн Николз. Хотя ее тела Кит не видел, он видел несчастную Марту Тебрам, пронзенную к чертовой матери штыком. И все же это было не так ужасно, как вспоротый и выпотрошенный живот Энни Чэпмен. Невольно его рука опустилась на собственный плоский живот.
Кит читал отчеты по делу Николз, лежавшие на столе инспектора. Он научился читать вверх ногами еще ребенком – скорее из самосохранения, нежели из любопытства. Довольно рано он выяснил, что единственным способом поговорить с отцом было обсуждать газету, которую преподобный Касвелл читал за завтраком (несмотря на протесты жены).
Быстро оглядев зал «Десяти колоколов», Кит убедился, что полицейского врача здесь нет, из чего заключил, что доктор уже отправился домой и спит. Кит со всех ног припустил дальше, перепрыгивая через три ступени за раз, взлетел по ступенькам крыльца полицейского участка, махнул рукой сержанту за столом в приемной и помчался по лестнице на второй этаж.
Эбберлайн и Сам располагались в кабинете, который были вынуждены делить с тех пор, как первого из них прислали на Леман-стрит для координации расследования уайтчепльских убийств. По какой-то причине его тогдашний обитатель, Эдвин Мейкпис, отказался освободить кабинет, который занимал на протяжение девяти лет на посту главы отделения Н., для старшего по званию. Для одного человека в кабинете было достаточно места, но двоим тут было тесно. Два письменных стола упирались друг в друга, будто бодающиеся быки. С тех пор, как обнаружили тело Николз, оба инспектора почти не бывали дома – низшие чины не могли сойтись во мнении, происходило ли это из-за верности долгу и службе или же из-за того, что ни один из них не хотел оставлять свой рабочий кабинет без присмотра. Кит подозревал, что оба предположения в равной степени верны.
Читать дальше