Array Коллектив авторов - Страхослов (сборник)

Кит посмотрела на него.

– Полагаю, остаток ночи вы будете заняты. Я вам больше не подчиняюсь, я иду домой.

– У меня есть к тебе вопросы, Касвелл.

– Вы знаете, где меня найти.

Кит повернулась и пошла прочь. Люди вокруг, бросив свои дела, уставились на нее, но никто не сделал попытки остановить девушку, даже Эбберлайн, который направлялся к месту преступления с видом приговоренного к виселице.

Кит понимала, что теперь на нее будут смотреть по-другому. В глазах всех она стала преступницей. А потом она подумала, не будет ли окровавленная тень Мэри Келли поджидать ее у кровати, когда она доберется домой?

Никогда еще в жизни Кит время не тянулось так медленно. Каждая секунда казалась часом, каждый час – вечностью, день тянулся и тянулся, растягиваясь на невообразимую величину. Казалось, она уже вечность пролежала на кровати, переводя взгляд со сложного узора на ковре на картину на стене, на деревянный комод, на стоявшие на раковине вазу с цветами и миску, на вышитую подушку на кресле в углу.

Она не спала; она не спала уже долго, не могла. То и дело в окружавшую ее тишину врывался крик Луизы, сопровождаемый то яростным ударом двери о стену и визгом из коридора, то каким-то еще шумом в квартире. Крики прекратились, лишь когда Кит услышала успокаивающий голос миссис К., уговаривающий мать выпить чаю и чего-нибудь успокаивающего. Кит надеялась, что та имеет в виду большую дозу опиумной настойки, способной усыпить Луизу надолго и, может быть, заставить ее забыть о том, что натворила ее дочь.

В этом-то и было дело: Луиза не помнила в точности , что сделала Кит. Она была в ярости, ей было стыдно, она была совершенно уверена, что дочь навлекла позор на семью, но похоже было, что она не помнила, чем же именно. Похоже было на то, что в ее голове прегрешение Кит было совсем другим. Насколько девушка смогла понять из ее гневных речей, Луиза считала Кит падшей женщиной.

Звучали и другие обвинения, каждое еще более нелепое, чем предыдущее, но суть была именно в этом: Луиза считала Кит проституткой, и ничьи слова не могли переубедить ее. Разве не поэтому они с миссис К. пошли в полицейский участок? Чтобы потребовать расследования! Чтобы полиция остановила ее дочь, помешала ей делать все эти ужасные вещи! Разве Луций – дорогой, милый Луций, который всегда заботился о душе сестры, – не клялся, что именно этим Кит зарабатывала на жизнь?

С тех пор как вернулась домой, Кит не зашла проведать брата. Она слышала сквозь стену, разделяющую их комнаты, как он зовет ее, но не смогла заставить себя ответить. И не могла заставить себя взглянуть на Луция, зная, что из-за него – пусть даже мальчик действовал, чтобы защитить ее! – погибла Мэри Келли. Кит не могла заговорить с ним без того, чтобы не расплакаться от съедающей ее изнутри вины. Едва она заговорит, то уже не сможет удержаться от того, чтобы переложить часть – о, всего лишь часть! – своего груза на его плечи. Нельзя было говорить с ним до тех пор, пока она не справится с гневом, с виной, пока не сможет держать все это в себе. Пока не наберется сил лгать брату, уверяя, что в случившейся прошлой ночью трагедии нет ни капли его вины.

В какой-то момент до Кит донеслось сопение Луизы, шумное дыхание через нос, означавшее, что она приняла свое «лекарство». Затем послышался робкий стук, заставивший Кит наконец отвлечься от акварели с изображением цветочного луга – подарка от преподобного Касвелла. Миссис Киттридж робко стояла на пороге комнаты, не уверенная, что девушка разрешит ей войти. Кит откашлялась и наконец заговорила:

– Что вы хотели, миссис К.?

Она не проронила ни слова с тех пор, как попрощалась с Мейкписом прошлой ночью. Ночью? Утром? Да важно ли это?

– Кэтрин… – начала женщина, затем замолкла, вошла в комнату и поставила стул к кровати Кит, чтобы смотреть ей в глаза, будто это было важно. – Кит, я…

Кит подняла бровь. Она не была уверена, что готова к каким-либо взаимодействиям, но миссис К. не кричала на нее, не вела себя нерационально, не запиралась в темнице собственного мнения. Миссис К. хотела поговорить, и Кит решила, что может хотя бы выслушать ее.

Она села, опершись на подушки, и лишь сейчас обратила внимание, что не сняла свою униформу – а ее придется вернуть в полицейский участок, как и дубинку, плащ, свисток и фонарь. При этой мысли с ее губ сорвался вздох. Ботинки, что сейчас лежали в углу, по крайней мере, принадлежали ей – вернее, ее отцу. У преподобного были довольно маленькие ноги, а у Кит, наоборот, достаточно большие.