Тараксандра - Повелитель магии

– Я постараюсь, – прошептал Симон, стискивая зубы от боли.

Противно звякнули инструменты, юноша закрыл глаза, смиряясь перед судьбой.

– Держись, Сим, – шептал Роберт Шельдман, – ты все сможешь. Такие не сдаются.

Наконец, операция закончилась. Шельдман посмотрел на пиджак, все вмятины расправились, ткань стала прежней. И все же миллиардер не стал надевать его, а взял в руку. Роберт Шельдман вспотел от напряжения и волнения. Симона вывезли из операционной. Шельдман подошел к Бауэру.

– Как состояние Симона? – спросил Шельдман.

– Тяжелое, – ответил Бауэр, – у мальчика серьезные повреждения: желудок разрезан почти до пищевода, задет кишечник, большая кровопотеря. Мы сделали все, что могли, посмотрим, как пойдут дальше дела.

Юноша, казалось, находился в полусне. Симона повезли в отделение реанимации. Миллиардер последовал за врачами.

– Сэр, туда нельзя, – попытался возразить Бауэр.

– Здесь тоже мои владения, не забывайте, мистер Бауэр, это вы у меня в гостях.

– Да, конечно, сэр, – поспешно согласился Бауэр. – Только встаньте немного подальше от пациента. Неизвестно, как организм мальчика поведет себя сейчас, после операции, бывает рвота, и все такое.

– Ничего, разберусь.

Шельдман подошел к Симону.

– Сим, как ты? – спросил взволнованно миллиардер.

– Нефть, – прошептал юноша.

Шельдман был удивлен.

– Что ты хочешь сказать?

– Я думаю, ничего, – ответил Бауэр. – Послеоперационный бред. Такое бывает.

Доктора столпились возле Симона. Действие наркоза закончилось, нестерпимая боль окончательно вернула Симона к реальности. Датчики, подключенные к нему, нервно пищали и мигали.

– Как ваше самочувствие, господин Меровинг? – спросил профессор Бауэр.

– Очень больно.

Бауэр кивнул, и девушка сделала Симону новый укол. И вдруг, словно судорога подбросила Симона. Аппаратура взвыла и замелькала в бешеном ритме. Лоб юноши покрылся потом.

– Прфессор, зачем вы развелись с женой? – лихорадочно спросил Симон. – Ваша супруга, она не изменяла вам. Ее оклеветал ваш друг. Он вам завидует. Ваша жена плачет, она хочет к вам вернуться.

Профессор опешил.

– Откуда вы знаете об этих неприятных событиях моей биографии? Вам рассказал мистер Шельдман? – Бауэр был несколько обижен.

– Нет, я просто знаю. Я вижу, – ответил Симон.

Юноша повернул голову к женщине средних лет, которая занималась анестезией.

– Ваш сын никуда не пропал, – сказал Симон, – он сейчас в США. Вы хотели, чтоб Дитрих стал врачом, но он желает быть артистом. Потому и сбежал из дома. Он через три дня свяжется с вами. У него все получилось, его взяли в бродвейский мюзикл, не ругайте его. Он вас любит.

Глаза суровой женщины-анестезиолога подернулись слезами.

– Дитрих, – прошептала она.

Бауэр нахмурился. Юноша, не обращая внимания на профессора, посмотрел на медсестру, ту самую молодую девушку, которая только что ввела ему обезболивающее.

– А вы гоните своего жениха. Петер Флин наркоман. Он испортит вам жизнь, его не изменить.

– Как вы узнали имя моего жениха? – растерялась девушка. – Мы держим наш роман в тайне. Но я действительно замечала, что с ним что-то не то.

– Я знаю, я вижу, – прошептал Симон.

– Так, всё. Все разойдитесь, – раздраженно проговорил Бауэр. – Не видите, у пациента сильное возбуждение.

У Симона началась рвота.

– Юноша, осторожнее, шов! – воскликнул Бауэр.

Профессор держал шов руками, но Симон, не обращая внимания на светило медицины, повернулся к санитару, который помогал юноше.

– Вы скоро станете врачом, – хрипел Симон, захлебываясь желчью. – У вас большое будущее. Через 20 лет вы прославитесь и получите премию за заслуги в медицине. Не прячьте свои работы под подушкой. Их должны видеть люди.

Юноша потерял сознание. Санитар вытирал губы Симону. Медсестра поднесла нашатырь. Симон слабо задышал.

– Так-то лучше, – пробормотал Бауэр. – Значит, вы что-то пишете, Франц? – обратился он к санитару.

– Да, так, – смутился Франц, – я записываю некоторые мои наблюдения за состоянием больных.

– Хорошо, зайдите ко мне вечером. Если мне понравится, что вы там создаете, я буду лично с вами заниматься.

– Вам понравится, – прошептал Симон, который медленно приходил в себя. – Франц талантливый.

Симону было очень плохо, температура поднялась до 42 градусов, рвота перемежалась пророчествами, аппаратура поминутно выходила из строя. Никакие средства не помогали, чтобы снять боль. Шельдман вывел Баура в коридор. Профессор напрягся.