Ирина Тяглова - Непрошеный лунный свет

– Таточка, не переживай, все будет хорошо! Там разберутся и меня отпустят, я же ни в чем не виноват! А ты береги девочек, тебе сейчас будут нужны силы.

– Федя-я-я! Федя-я-я!!!

Но «представители закона» уже выводили за порог ее Федора. Ей даже не дали его обнять или хотя бы прикоснуться к нему. Все было по-тихому, бесшумно. Вышли понятые и за ними обреченно пошла Таня, на ходу набрасывая пальтишко. Лунный свет разливался по «воронку», и когда Федор садился в машину, он повернулся к ней в последний раз, как-то вынужденно улыбнулся…и всё!!!

Таня просидела до утра у окна. Она думала, что это ошибка, и Федю сейчас привезут обратно. Она смотрела на «свидетельницу» ночных трагедий, казалось, лунный свет навсегда застыл в ее глазах. Таня очнулась от плача близняшек, ей никак не хотелось возвращаться в реальность бытия, но она заставила себя встать и подойти к дочкам. Наступало утро, и пора было растапливать печь, ставить хлеб, доить корову, заниматься хозяйственными делами, не смотря ни на что. Деньги все забрали, надо было заботиться о хлебе насущном.

Несколько дней Таня ходила к воротам НКВД, чтобы передать одежду и еду. Она надеялась увидеться с Федором, но каждый раз ее останавливал дежурный, объясняя, что следователь не принимает, и вообще не велено приходить и что-либо приносить, так как особо опасным преступникам отказано в приеме передач и в свидании с родственниками. Она уходила оттуда вся опустошенная, еле сдерживая слезы, но природная выдержка не позволяла ей расслабляться на людях. Татьяна чувствовала изменившееся отношение соседей, разговоры за спиной и даже однажды расслышала приглушенное: «враги народа». Но нужно было продолжать жить дальше. Таня попыталась устроиться на работу, в свое время она с отличием окончила гимназию, до рождения дочек прошла курсы машинисток и бухгалтеров, умела шить, вязать, плести кружева. Но и здесь она столкнулась с несправедливостью: жену «врага народа» нигде не принимали. Выручили влиятельные друзья – помогли устроиться кладовщицей в тубдиспансер. Так потянулись долгие, нескончаемые дни, месяцы ожидания. О Федоре ничего не было слышно совсем. Прошло полгода, за этот период Таня еще не раз приходила в НКВД, чтобы хоть что-нибудь разузнать о Федоре, но всегда получала один ответ: ничего не известно. Она не могла знать, что «особо опасных преступников» за связь с японской разведкой и участие в контрреволюционной белогвардейской повстанческой организации просто убивали, а некоторых вывозили ночью на баржах в деревянных сараях, где истерзанные люди снова попадали в руки уже областного НКВД. По-тихому, бесшумно. Таким образом, был вывезен и ее Федор.

Годы шли, а Таня все не теряла надежду, она по-прежнему ждала. Девочки подрастали, но от этого не становилось легче. Помогать ей было некому, она надеялась только на себя. День она трудилась на службе, вечером забирала из сада близняшек, управлялась по хозяйству. А потом до глубокой ночи вязала носки, варежки, шарфы для отправки на фронт. Успевала еще плести кружевные салфетки и скатерти, накидки, их иногда удавалось продать. Бывало, нахлынут ночами воспоминания о Федоре, стиснут все сердце, так, что невозможно вздохнуть, непрошеный лунный свет загорится в глазах, Таня бросалась на колени перед иконой Богоматери, истово молилась, и потом ее постепенно отпускало. Спать она ложилась уже под утро. Ждала. Ждала того, кого уже давно нельзя было вернуть. Напрасные ожидания – нет ничего страшнее это осознавать. И если бы ей сказали, что Федор был убит через восемь месяцев после того, как его забрали, она бы не поверила. Но об этом никто не сообщал. А Таня не сдавалась, писала запросы, и только в 1960 году она смогла получить ответ с областного НКВД о том, что он был расстрелян в октябре 1938 года, в Иркутске, реабилитирован в июне 1958 г. Единственный ответ из прошлого, и годы напрасного ожидания и страха. Когда внуки расспрашивали ее о дедушке, она говорила неохотно, продолжала все еще бояться, и просила обо всем молчать, она не надеялась на новое время и новое правительство. Жизнь прочно научила держать язык за зубами. А еще ей хотелось побывать на могиле дорогого ей человека, но в сведениях о захоронении было написано – похоронен в братской могиле Забайкальского округа, а ведь он большой, точного места никто не указывал. Даже здесь время распорядилось по-своему, не давая поклониться праху мужа.

Так и пролетело время Таниного вдовства, и старость уже неизбежно шла с ней рука об руку. Дочери давно были замужем, а теперь подрастали и внуки. В последние годы Таня очень сильно болела. Сказывались тяжелые годы «врагов народа», непомерные физические нагрузки и переживания отразились на сердечной деятельности. Но она по-прежнему любила садить огород, выращивала очень хороший урожай огурцов и помидоров, иногда ходила на базар продать овощи, но больше для того, чтобы просто посидеть рядом с такими же, как она старушками. Многие из них были схожими с ней судьбами, и это как-то сближало, роднило. Торговля ее шла легко, так как овощи быстро раскупались и она, потихоньку, взяв свою тросточку, ковыляла до дому. Она уже не терзалась своими воспоминаниями, с годами боль притуплялась, и только в глубине глаз временами мелькал все тот же горький непрошеный лунный свет.