Джоанн Харрис - Страхослов

Но она так ничего и не выяснила об этом человеке в маске.

При мысли о Гиньоле ей становилось не по себе. Очень легко было представить его лицо – его глаза – в темном углу или в толпе людей. Кэйт все еще чувствовала, что он – или кто-то в его маске – неподалеку… и может напасть на нее в любой момент.

Но, быть может, на нее не нападали потому, что хищник покрупнее взял ее под защиту?

Разбавив анисовый ликер водой, Кэйт осушила стакан и ушла, торопясь на встречу Ангелов.

За ней еще следили? И следили ли вообще?

Словно Гиньоль ждал ее, где бы она ни появлялась. В свете рамп на сцене его злодеяния выглядели абсурдно… и Кэйт даже становилось смешно, несмотря ни на что. Но во тьме глухого переулка фигляр покажется совсем несмешным.

По руке Кэйт побежал холодок. Опустив взгляд, она увидела три прорези в рукаве своего жакета – и блузки. Будто ее полоснули три невероятно острых когтя, вспоров ткань и оставив нетронутой кожу, а она ничего не заметила.

Послышался смех Гиньоля, но, быть может, Кэйт просто показалось.

Hópital des Poupées [109] Лавка кукол ( фр .). мадам Мэндилип [110] Мадам Мэндилип – оживлявшая кукол ведьма, персонаж цикла из двух романов Абрахама Меррита (1884–1943) «Дьявольские куклы мадам Мэндилип»: «Гори, ведьма, гори» и «Ползи, тень, ползи». находилась на Плас де Фролло, треугольной площади на отшибе рю Пигаль, столь же захолустной, как и тупичок Шапталь. Маленький магазинчик редко был открыт, покупателей там было немного. Вся витрина была уставлена запылившимися куклами. Их застывшие улыбки и стеклянные глаза напоминали Кэйт о ее детской комнате в отчем доме. Она всегда боялась старомодных, немного потрепанных кукол, которые ей так любили дарить тетушки. Оформление витрины было неслучайным – это позволяло отпугнуть зевак. Если когда-то и существовала женщина по имени мадам Мэндилип, она давно покинула эту лавку.

Наконец-то Кэйт добралась до безопасного пристанища. Она постучалась в дверь в ритме начала арии герцога Мантуанского из «Риголетто». Эти детские игры в шпионов, столь любимые среди так и не повзрослевших, казалось, мальчишек клуба «Диоген» и агентства «Призрак Оперы», неизменно вызывали у нее улыбку. Условный стук, пароли, невидимые чернила, шифровки – и это не говоря о накладных усах и, конечно, масках. Но нож в рукаве напоминал ей, что и она не устояла перед соблазнами смертоносной игры.

Перс впустил ее. Он был исполнителем воли месье Эрика в мире вне стен Оперы. Многие считали, что его начальник – лишь миф, но Перса и в Опере, и в городе знали. У него были свои осведомители, часто он выступал посредником при переговорах и заставлял людей платить по счетам. По слухам, Перс был чревовещателем, и это он заставлял говорить маску в гримерке за зеркалом. Кэйт знала, что это неправда, но понимала, как такой слух мог появиться.

Сдержанного смуглого Перса еще иногда называли Дарога. По сути, это было не имя, а титул – начальник полиции. Эрик и Перс помогали полиции в провинции Мазендеран много лет назад, хотя теперь дорога туда им была заказана. Слухи об их делах в Персии дошли до клуба «Диоген». Они якобы сбежали от тамошней полиции, украв зелье вечной молодости у матери шаха. Это могло бы объяснить, почему директор организации «Призрак Оперы» и его главный помощник не стареют с течением времени. Впрочем, еще один способ казаться вечно молодым – носить маску и редко показываться на людях.

Клара и Юки пили чай из самовара.

– Итак, дамы, как вам представление? – спросила Кэйт.

Клара Ватсон поморщилась.

– Мне было скучно… Правда, угри мне понравились. Очаровательные создания.

Юки Кашима покачала головой, и колокольчики в ее прическе тихо звякнули.

– Я мало что поняла. В этом кровопролитии не было чести, только зря затраченные усилия. И отрубить голову… не так просто. Голова не отваливается, как у куклы, от слабого прикосновения.

Кэйт не хотела знать, как Юки стала знатоком в деле обезглавливания. Нет, мысленно поправилась она, на самом деле ей хотелось бы это узнать. Ей хотелось знать все, даже если правда окажется неприятной. Именно поэтому она была отличной журналисткой и ее взяли в «Ангелы Музыки».

И все же история Юки – насколько Кэйт понимала, в этой истории были огонь и кровь, удостоившиеся бы постановки на сцене Театра Ужасов, – сейчас мало ее заботила.

Налив себе чаю, Кэйт добавила в чашку сахар и молоко – в глазах всех присутствовавших в комнате это было варварством, и разве что куклы ее не осуждали.