Александра Васильева - Глазами маски

– Милорд, вот то, что вы просили. – Они обступили с двух сторон подвижный ящик.

– Сюда! – раздалось эхо тысячи голосов.

Тени подлетели к тому месту, которое не трогал свет от огня. Это был некий концентрат той темноты, что еще недавно заполняла гранатовый колодец. Она слепилась в форму бутона. Ни одна струйка огненного света не могла проникнуть внутрь цветка, так сильно он сжимал лепестки.

– Мантию! – грянуло изнутри цветка.

Тени начертили на яркой стене большой прямоугольник, сорвали его с гранатовой плоскости и протянули в черную сердцевину. Один взмах – и шелковый звук разорвал лепестки бутона, цветок раскрылся. В его центре бил кровавый гейзер, разбрызгивая алые капли. Несколько оранжевых искр упало на черные лепестки, и по ним начал расползаться змеиный огонь. Прожигая насквозь, он словно перерисовывал их на свой лад, и через мгновение это были уже не лепестки, а крылья летучей мыши. С мягким шелестом они взмыли вверх и вскоре исчезли из вида. Другая пара лепестков начала скручиваться в трубочки, тянуться, извиваться, превращаясь в стебли вьющихся растений. Стебли эти ползли, цепляясь за стены черными усиками, все выше и выше, пока их не поглотил огонь. Оставались еще два лепестка. С зеркальной симметричностью чуть заметно трепетали они у подножья кровавого гейзера, словно тени на воде. Но вот и они, пронизанные светом, наконец разбились, забрав с собой последнее напоминание о глухой темноте. Внезапно падающий поток замер, капли застыли в движении. Вода превратилась в материю, струи – в складки. Кровавые, они ниспадали шелковыми лоскутами. Мантия была сложена так, что казалось, покрывала тело какого-то существа, однако на месте, где должна была быть голова, ничего не было, ворот окаймлял невидимую шею.

* * *

Азраил упал на колени. Минутное молчание. Мысли продолжали путаться. – «Разменивая жизнь на красивые акты, я готов умереть в своей роли, лишь бы нож оказался настоящим орудием смерти…» – театральная пауза оборвалась:

«Вот и все, мои последние слова… Сейчас – аплодисменты». Азраил не любил аплодисментов и света, что зажигали после последнего действия: на их волнах он переплавлялся в обычную жизнь, наигранное таинство разбивалось в мелкие осколки. Азраил считал их слезами на лицах зрителей. Стоят ли эти слезы мучительной игры актера, болезненной инъекции, вживающейся в душу, стоят ли они того, чтобы им искусно созданный мир вдруг исчез, погребенный под грубым шумом благодарных рук?

Ответа Азраил до сих пор не знал. Но вот электрический поток облил его с ног до головы, вырвав из уютного мрака, и тогда он застыл в мыслях, невольно переключившись на всю пятизначную физику человеческих ощущений. Азраил чувствовал, как по затекшим ногам побежала дрожь. Он встал с закрытыми глазами, сделал несколько шагов к краю сцены, наконец, открыл глаза – и увидел все то, о чем думал недавно: аплодирующих людей, на их лицах уже высохли слезы.

– «Наверное, от этого жуткого света», – равнодушно подумал он. Но вот что было непонятным: в этот раз Азраил именно видел аплодисменты, но никак не слышал их. Он вообще ничего не слышал. Глухие толчки где-то на уровне горла шевелили затекший разум колючей болью, которую хотелось проглотить. «Что со мной?» – брезгливо и как бы между прочим подумал Азраил. Ему было жаль отвлекаться от прежних мыслей на эту новую.

Занавес опустился. Картина благодарности опять ожила в звуке и неприятно ударила по вновь включившемуся и оттого болезненно обостренному слуху. В гримерке заиграла знакомая мелодия телефона. Азраил хотел пошевелиться, но ноги не подчинились желанию. Из груди его вырвался сдавленный стон.

– Азраил, что с тобой? – Ему навстречу выбежала девушка в беленом парике и мятом кринолине.

Азраил не ответил.

– Азраил! – вскрикнула она уже откуда-то с поверхности погружавшегося в шумный круговорот сознания. – Азраил! – Еще раз, еще; голос ее становился все тише.

* * *

Стены небольшого дома были выкрашены нелепой серебристой краской. Сходившиеся к крыше под углом, они создавали иллюзию свода. Среди высотных зданий с застекленными глазами и модными вывесками эта постройка выглядела странно. Погода стояла теплая, и окна в доме теперь были распахнуты. Перед ними в квартире нижнего этажа сидела девушка, шепча что-то про себя. Она сжимала в пальцах нераспечатанный конверт и казалась далекой от происходящего. Надвигавшийся дождь распугал всех прохожих. Опустевшие улицы нагнетали душную тишину. Зачастивший в этом месяце со своим внезапным появлением осенний ливень уже начинал шевелиться, роняя беспокойные капли. Девушка закрыла окна, за которыми вот-вот должна была развернуться стихия, и надорвала конверт, вынув из него письмо. Сперва она мысленно пробежала половину листка, открыв глаза на середине. Пара попавшихся наугад слов ее успокоила, и она принялась читать сначала.