М. Парфенов - Самая страшная книга 2020

– Двадцать один… двадцать два… – исправно, как молитву, продолжал шептать Дениска.

Дальнейшее я помнил как в тумане, словно смотрел через силу какой-то муторный фильм. В могилу за сараем мы опустили сразу троих: Денискину маму с ее детенышем и Потапыча. Всех близких мальчонке людей. К тому моменту Дениска уже не плакал. Стоял, насупившись, пока земля засыпала уложенные в могилу тела. Управившись, мы какое-то время постояли над холмиком втроем. Словно в своеобразном молчаливом противостоянии: трое там, под землей, трое здесь – над могилой. Мертвые и живые. Перекруты и люди. Потом Пашка легонько толкнул меня в бок.

– Пойдем, покурим, – сказал мне тихо.

Мы доплелись до крыльца, уселись на ступеньки, устало вытянув ноги.

– Гнусные дела, – выдохнул Павел вместе с сигаретным дымом. – Чего теперь делать будешь?

– Дениску к себе возьму.

Мы замолчали, глядя на ползущие по небу облака. К вечеру, похоже, собирался дождь. Шумно вздохнул под крыльцом Карай, решивший вздремнуть после бессонной ночи. Меня тоже начало клонить в сон, и я прекрасно понимал, что нужно последовать примеру псины и поспать до наступления темноты, потому что, кто знает, сколько дней над лесом будет полыхать бледное зарево, выпуская из неведомой бездны всякую нечисть. Я докурил сигарету и встал, собираясь войти в избу. Надо было собрать немногочисленные пожитки мальчишки. Но меня остановил грозный рык Карая, выползающего из-под крыльца. Я оглянулся через плечо и… остолбенел. К дому медленно шел Дениска, если так можно назвать его неестественную дерганую походку. Тело мальчика на глазах скручивало аномалией, нещадно растягивало и плющило, а он, вопреки этому, брел к нам.

Пашка издал странный квакающий звук, привстав со ступеньки и указывая в сторону Дениски. А я и сам все прекрасно видел без его подсказок, но не мог заставить себя шелохнуться. Мое ружье стояло в сенцах, до него было всего несколько шагов, но я не имел сил преодолеть это расстояние. Да и будь оно у меня в руках, сомневаюсь, что сумел бы с легкостью выстрелить в мальчонку.

Тот вдруг остановился, не дойдя до нас десятка метров, по его искореженному телу пробежали серебристые блики, и Дениска исчез. Стянулся в точку.

– Это что же? – Пашка уставился на меня круглыми глазами. – Это как же так получилось-то?

– Не знаю, – я обессиленно опустился обратно на ступени крыльца. – Может, он от Потапыча успел ухватить, пока того аномалия корежила.

Пашка дрожащими пальцами вытянул из пачки дефицитную сигарету с фильтром и закурил. Молча протянул мне, и я, хоть курил недавно, затянулся снова, пытаясь горьковатым дымом забить образовавшуюся в душе пустоту.

– Это что же, Дениска теперь тоже к нам перекрутом вернется? – Мой товарищ высказал вслух ту мысль, что мне самому не давала покоя.

– Надеюсь, не к нам, – хмуро ответил я чуть погодя. – Я его пристрелить вряд ли смогу. На глазах же рос парнишка. Как родной стал.

– Хреновая нынче жизнь, – Пашка встал. – Ладно, не кисни, что ли… Пойду я до своих. Заждались, поди, может, думают, я вообще сгинул…

– Мимо Гнилого леса не ходи, – напутствовал я его, как недавно еще Потапыч.

– Да не дурак уже, понял, – отмахнулся тот.

Шагнул было к калитке и вдруг остановился, точно вспомнил о чем-то. Оглянулся через плечо и мрачно бросил мне:

– Я это… вот что скажу. Если тебя, не дай Бог, аномалия-то скрутит, то я манерничать не буду, пристрелю тебя без раздумий. И ты мне обещай, что тоже пристрелишь, если я перекрутом стану. Обещаешь?

– Да, – выдавил я. – Обещаю…

Пашка удовлетворенно кивнул и понуро побрел прочь, ссутулившись под гнетом прошедшей ночи и ночей предстоящих.

Путейцев убивали по одному.

Свищов указывал стволом обреза на очередного работягу и коротко кивал в сторону двери: пошел. Бадаев выводил путейца из барака в морозную ночь, пихая в спину, гнал к темному дровяному сараю, заталкивал внутрь.

Там поджидал Глухов. Вошедшего он с размаху садил по затылку тяжелым колуном, только брызги летели. Росту Глухов был большого, и силы как будто нелюдской. Тела он складывал в угол, одно на другое, словно поленья.

Всего рабочих было одиннадцать человек, и ни один даже не рыпнулся. Молча сидели на лавке, опустив головы, избегая смотреть в глаза. Словно и не понимали, какая участь их ждет. Конечно, против четырех беглых зэков с обрезами шансов у работяг не было никаких, но они даже не попытались. Боялись. И не так их пугали обрезы, как сами беглецы.