Адам Нэвилл - Багрянец

Мэтт осторожно положил находку в рюкзак и завернул в запасную толстовку-худи, не желая, чтобы, когда все станет известно, набежали, как буйволы, любопытные и растоптали кость. Впрочем, это случится, только если находки окажутся и правда важными. Сегодня у всех были заботы посерьезней: безработица, коллапс системы здравоохранения, цены на еду, кошмарная экономика, обвал курса фунта, непредсказуемый климат, забастовки, волнения… Может, всем будет наплевать на пещеру с древними костями.

Возле устья трещины Мэтт включил фонарик на смартфоне и посветил им в расщелину, снова задумавшись, когда же свет последний раз падал в эту пещеру – а это была именно пещера!

Перед ним открывался сырой туннель с низким потолком и красноватым полом, тоже усыпанным костями; в свете фонарика стало видно, что потолок упирался в завал из камней. Пространство оказалось закрытым, и Мэтту совершенно не хотелось туда лезть: при одной мысли его грудная клетка сжалась.

Вместо этого он сунул в отверстие всю руку по плечо и достал еще одну кость странной формы.

Присев на пятки и подставив ее под свет, Мэтт осторожно провел по бокам находки большим пальцем. «И правда, кость!» В ней кто-то вырезал статуэтку, и там, где должны быть ноги, виднелся отломанный край: кость оказалась частью конечности.

Судя по торсу статуэтки, она изображала женщину с большой грудью и широкими бедрами. Выделялась одна вырезанная рука, верхняя часть оказалась повреждена, но, кажется, там была чья-то голова – скорее всего, животного. «Собаки», – подумал Мэтт, различая квадратную морду, будто у гончей. Изображение оказалось настолько сложным, что имело даже крошечные прорези для глаз. Это определенно сделали человеческие руки.

Мэтт перевел взгляд обратно во тьму трещины, поглощенный восторгом от очередной находки в руках.

За его плечами море снова ударилось о гальку, а потом с шелестом откатилось по каменистому берегу – точь-в-точь как делало десятки тысяч лет до этого момента.

Когда его позже спрашивали, Мэтт с трудом мог описать, что чувствовал, держа в руках существо с головой собаки. Все, что он мог сказать, излагая эту историю другим, – никогда в жизни он не чувствовал себя таким незначительным – свидетелем и не более, крошечной пылинкой в огромном потоке времени, без остановки движущемся вперед. Этот же поток погасит все, чем был Мэтт, точно искру, за мгновение, которое космосу покажется меньше секунды, – точно так же, как много-много лет назад погас разум в черепе, что лежал в рюкзаке.

Две недели спустя

Шелли не знала, есть ли в месте, где они разбили лагерь, хоть что-то хорошее.

Местность полностью соответствовала описанию Грега: открытая, дикая, необитаемая, кругом только крутые склоны долин и безграничные просторы неба и моря. Когда-то земля здесь, наверное, была поприветливее, и леса росли – до того, как их полностью вырубили: по словам Грега, много лет назад здесь активно добывали руду. Однако, невзирая на ущерб, нанесенный человеком, природа совсем не казалась ручной – здесь все оставалось таким же устрашающим и диким, как в доисторические времена, только (в глазах Шелли) не в хорошем смысле диким, а заброшенным, угнетающим.

На второй день их путешествия давящая усталость от похода и бессонной ночи в палатке лишь возросла от странного настойчивого, будто шепот, беспокойства. Чем-то это напоминало ощущение от проникновения на запретную территорию с самоуверенными друзьями – слабое головокружение, опасение и потаенное сожаление о сделанном.

Может быть, ее беспокоила странная пустота земли или бедность цветов, складывающихся в бесконечную палитру, которая у Шелли ассоциировалась с камуфляжем. Так или иначе, она совершенно не могла ни ориентироваться на местности, ни акклиматизироваться.

Наверное, Шелли слишком далеко оказалась от всего знакомого: в голову сами собой лезли мысли о вечном, не посещавшие ее с детства. Здесь все слишком ясно напоминало, что она – просто блоха на огромном камне, миллиарды лет назад сформировавшемся где-то далеко в космосе в результате ряда монументальных столкновений и процессов. Ощущение бескрайней пустоты над безучастной землей и бесконечная плоскость воды, уходящая за горизонт, еще сильнее навевали на Шелли одиночество и загадочный страх.

Однако было и другое чувство, даже более жуткое: будто это место и эта планета – часть некоего божественного плана, и собственная ничтожность, которую она чувствовала здесь, не только входила в этот план, но и служила Шелли наказанием.