Самара Мо - Биф Веллингтон, или На..й готовку

С минуту тётя смотрела на меня изучающе. «Ты что-то видела, – говорят её глаза. – Видела, но я не стану расспрашивать тебя что». Затем она начала протягивать ко мне руку с чем-то зажатым в большом мягком кулаке, но что-то остановило её на полпути. Возможно, капли крови на моей белой, подранной на локтях тунике. Капли, которых не должно быть в реальности. И в следующее мгновение она вернула в карман красного балахона то, зачем ходила в дом.

– Будь осторожна девочка, – сказала, и я понимаю, что она со мной прощается. Но зачем? Что-то подсказывало, что причиной тому послужило моё видение, смысла которого я так и не поняла.

– Задолбали. Обе, – сказала я и, отворачиваясь от неё, начала спускаться по ступенькам. Не стоило сюда приходить.

Она так и осталась безмолвно стоять на веранде. Но я не могла уйти, так и не спросив её ещё об одном:

– А цветы-то ты зачем всё-таки искромсала? – Я кинула взгляд на черное пятно пустующей земли.

– Сказала же. Она скоро умрёт – ответила Офелия так, словно это объясняло вообще всё.

Я бодро шагала по тропе, шедшей за домами. По пустырям, заросшим высокой травой, в обход главной улицы. Шла, словно пряталась от кого-то и видела перед глазами дуб, посаженный в нашем дворе задолго до моего появления на свет. Его могучий высохший ствол, который покинула жизнь. Раскидистые костлявые ветви, на которых никогда не зеленели листья, за исключением единственной ветви, которая год за годом, превозмогая силы природы, словно пронизанная каким-то незримым волшебством, росла и тянулась к входной двери лачуги, стремясь запечатать её раз и навсегда. Я видела себя юной девчушкой, раскачивающейся на огромной покрышке, привязанной к той толстой ветви с шелестящей листвой, и старуху, год за годом выбегающую наперевес с топором, что отрубала её стремящийся к дому отросток.

Видела деревянный чан с мутной водой, в котором бабка купала меня в детстве. Всегда холодной, насколько бы сильно ни согревало её солнце. Часто мне казалось, что я бывала чище до того, как была подвергнута этому зверскому омовению, так как воду в нём она меняла редко. А когда меняла, то вытаскивала затычку, расположенную снизу чана, и вода, похожая на склизкую жижу, вытекала, размывая канаву к тому старому дубу. Я качалась на колесе и зачарованно наблюдала за струей, которая, возможно, и погубила дуб. А за моей спиной возвышался грубо сколоченный амбар, в котором мы когда-то держали кроликов. Я и сейчас чувствовала стойкий запах крови всякий раз, когда проходила по дорожке к дому. Слышала крики крольчат, так сильно похожие на детский плач. Их мёртвые тушки были единственным нашим доходом, если не считать плетения корявых корзин, которые никогда не пользовались популярностью на здешнем рынке, и огромного количества самогонки, покоящейся без надобности в тёмном подвале. Ведь она так и не научилась сбывать ее.

Я шагала по возможности быстро, настолько, насколько позволяла искалеченная нога. Вспоминала все те ужасы, что довелось пережить, и не могла вспомнить ничего конкретного. Мне хотелось подвести итог ещё до того, как я приближусь к неродному дому на достаточное расстояние. Хотелось подвести черту страданиям, но перед глазами, думая о скорой смерти старухи, я неизменно видела лишь тот дуб, тот чан и тот амбар. И кукурузное поле на заднем дворе, в котором я никогда не играла, потому как оно буквально кишело змеями.

«Хоть бы предсказание тётки оказалось правдой», – повторяла я про себя, опуская щеколду на калитке. Машинально задержала дыхание, минуя двор, как делала это в детские годы, и почти сразу услышала мяукавшего под дверью кота.

– Чего разорался? – спросила я и резко распахнула дверь. Кот сидел на пороге. Увидев меня, он отпрыгнул в сторону и ощетинился, выгнувшись дугой, словно я была для него угрозой.

– Так это правда? – спросила я его. – Она умерла?

Кот, естественно, мне ничего не ответил, а я принюхалась и заметила едва уловимый запах запеченного мяса и грибов.

Поверить в то, что старуха была способна приготовить хоть что-то съестное, было просто невозможно. Проще поверить, что Тихий океан высох, чем в то, что старушенция знала, где лежат продукты или стоят кастрюли. Но, бросив беглый взгляд на кухню, я тут же убедилась в своих предположениях. Грязная посуда громоздилась в мойке. Дверца духовки приоткрыта, и в ней до сих пор горит огонь. Весь стол завален очистками, что валялись в луже крови, вытекшей из куска мяса, которое она размораживала перед приготовлением.