Тина Тонич - Живая и Мертвая

Полгода – и я сдалась.

Спорщики, забывшие о моем существовании, дернулись как ошпаренные, когда я резко поднялась на ноги.

– Если кто-то придет к моей могиле, скажете потом, ладно?

– Э-э-э… Да. Хорошо.

И я отправилась домой.

***

Где находятся мои усопшие родственники, я не знала, и меня они особо не интересовали. Я не была близка с дедушками и бабушками и не уверена, что захотела бы быть близка сейчас. Это было не ради общения, мне просто очень хотелось сменить обстановку. И не меньше – увидеть родных.

Благодаря наставлениям Дениса я смогла проехаться на автобусе и была этому безумно рада: я сделала бы все, что угодно, лишь бы поменьше касаться пепельно-белого тумана, застилавшего землю где сплошным ковром, где лёгкой дымкой. Он уже не так ужасал, но и трогать его без лишней необходимости я не хотела.

Добралась я довольно быстро. Была суббота, и вся семья оказалась в сборе.

Они выглядели намного лучше. Все в целом казалось почти нормальным. Моя комната стояла нетронутой, только отсутствие пыли говорило о том, что сюда регулярно приходят ради уборки.

Брат был у себя, и я решила, что сегодня хочу посмотреть, как он играет в компьютерные игры. Подходящее кресло стояло напротив монитора.

Я всегда любила это кресло, оно было удобным. Оказавшись снова в родных стенах, я не удержалась и села на привычное место. На мгновение почудилось, что я почувствовала мягкие подушки и сидение скрипнуло. Еще минут пятнадцать я наслаждалась иллюзией, что все в порядке.

– Милый, что ты делаешь? – спросила мама, бесшумно входя в комнату. Мы подскочили синхронно.

– Мам, не пугай так, до приступа доведешь же…

– Ладно-ладно, прости. Я хотела спросить… – начала мама, садясь на занятое мной кресло.

Меня как будто окатило ледяной водой, и все внутри моего бестелесного существа сжалось до размера горошины. Холод сначала заставил меня содрогнуться, а затем обжег так, что показалось, будто моя кожа просто горит. Я резко вскочила и отшатнулась от мамы, которая едва ли ощутила хоть что-то.

Я спешно ушла в свою старую комнату.

Месяц после этого я сидела там. Смотрела в окно, ходила кругами, прислушивалась. В центре был небольшой пятачок, застеленный ковром. Если бы у меня еще был бы хоть какой-то вес, по краю появилась бы тропинка из протертого до основания ворса.

Я покидала комнату, только когда брат уходил из дома. Любое прикосновение к родным могло меня обжечь, и я стала затворницей. Зато я случайно совершила открытие. Это случилось, когда я решила утром выйти прогуляться.

Я знала, что несколько лет назад тихий и спокойный сосед по лестничной клетке так же тихо и спокойно скончался. Знала, что его родственники продали квартиру и в нее въехали новые жильцы. И с некоторых пор слышала пение в ванной комнате, которое, казалось, слышала раньше.

Поэтому я никак не ожидала, что встречу соседа лицом к лицу возле лифта. Он безуспешно тыкал пальцем в кнопку вызова, но она никак не желала загораться.

– Послушайте, зачем вы…

Он меня даже не заметил.

– Но вы же умерли! Как…

Он развернулся и, ругая коммунальные службы, начал спускаться по лестнице. На половине пролета он насквозь прошел через парня, жившего двумя этажами выше, и тоже ничего не заметил.

Я ощутила знакомый холодок ужаса. Точно, это он раньше пел в ванной фальшивым голосом. Он действительно умер, просто так этого и не понял. Похоже, прикосновение к людям не вызывало у него этого мерзкого ощущения холода. Я невольно попятилась и остановилась у самой двери квартиры. Это было пугающе. В голове всплыли перерождения бесконечного колеса Сансары, только без самого перерождения: его существование рисковало стать вечным, оно было так же серо и буднично, но не имело конца.

А что будет, когда по какой-нибудь очередной программе реновации снесут этот дом? А если когда-то и сам город исчезнет, оставив лишь руины? Он так и будет бесчисленное количество раз вставать, спускаться по лестнице, ехать на работу, на которой его и при жизни-то, наверное, никто не видел?

И я однажды тоже свихнусь и закончу так же, решив, что имитацию жизни можно к ней приравнять?..

Я не помню, как вернулась в квартиру и зашла в свою комнату.

Может, и была доля правды в том, что я после себя ничего не оставила и спустя год, два или двадцать лет они обо мне даже не вспомнят, потому что вспоминать будет нечего. По сути, чем моя жизнь отличалась от жизни моего умершего соседа, которого я только что видела? Да ничем. Осознание было неизбежным, оставило в душе неприятный осадок и требовало хоть каких-то действий. И я, решившись на отчаянный шаг, направилась по коридору.