Тина Тонич - Живая и Мертвая

Нам надо поговорить. Я не хочу заниматься писательством, но и ругаться тоже не хочу, пусть уж лучше все остается как есть.

Я иду до второго перехода: он дальше по улице и ближе к Таниному дому. Надо бы купить что-нибудь в знак примирения…

Загорается зеленый свет, я достаю из кармана телефон и начинаю переходить дорогу.

В наушниках я не слышу, как из-за поворота появляется авто. Я успеваю повернуть голову, но не успеваю отпрыгнуть, и машина толкает меня носом, водитель с перекосившимся лицом тормозит, но я уже падаю, роняя мобильный. Перед глазами проносится яркое пятно – я не успеваю понять, что это, просто вижу цвет. Все смазывается в разноцветное пятно, а потом наступает темнота.

Зрение возвращается неохотно, как будто оно мне совершенно ни к чему. Я стою посреди улицы, едва не касаясь иномарки, водитель что-то втолковывает гаишнику. По земле клубится, вздымаясь легкими барашками, полупрозрачный белесый туман, обтекающий мои ноги. Точно уверена, что не видела его пять минут назад. Я уже собираюсь подойти к водителю и сказать все, что думаю о тех, кто ездит на красный, но мне на глаза попадается телефон, валяющийся на асфальте. Точно, я же его уронила.

Вот блин, я же хотела зайти к Тане. Надо ей написать, надеюсь, телефон еще работает…

Я наклоняюсь и тянусь к трубке. Рука охотно сжимается и…

…и проходит сквозь мобильник.

Я повторяю все еще раз, потом еще и еще, и еще, и еще…

Пока мой взгляд не упирается в руку, выглядывающую из-под моего палантина. Моего палантина, накинутого на неподвижное тело. Какую-то знакомую левую руку. У меня было похожее кольцо, я его покупала на третьем курсе…

– Кто ее накрыл? – раздается голос гаишника за спиной.

– Я, – давясь, отвечает мужик. – Это ее шарфик, он рядом лежал. Она так смотрела… Я не мог…

– Понятно, понятно. О, «скорая», наконец-то.

Медики не торопясь выходят из машины. Врач спокойно трогает пульс, корчит рожу, качает головой и откидывает палантин.

Сглатываю комок в горле.

Это я.

– Жалко девку. Так, а вот и родители, по ходу, звонят, – гаишник поднимает мой вибрирующий телефон. На экране светится слово «Мама». Он отвечает на звонок. Я разворачиваюсь к гаишнику лицом, чтобы не видеть, как мое тело запаковывают в черный полиэтилен. Он невыносимо шуршит, и все внутри меня переворачивается. Шумит ветер, за моим телом захлопывается дверь «скорой». Мир делает еще один шаг в будущее.

А я – остаюсь в прошлом.

В общем, я умерла.

Как в сомнамбулическом сне, не до конца понимая, что происходит, я увидела, как появилась мама. Она почти бежала, и незастегнутые полы ее пальто хлопали, поднимаясь в воздух. Доктор привычным движением, почти не глядя, выдал ей две таблетки успокоительного, а потом «скорая» уехала, забрав мое опознанное тело.

Мама почти не плакала. Может, просто не могла. Когда она отправилась домой, я на автомате пошла за ней, как будто мы снова шли из садика. Только она больше не держала меня за руку.

Уже темнело, на площадке неподалеку продолжали шуметь дети. Загорались мягким светом уличные фонари, приветливо светились окна небольшого магазинчика, где я так любила покупать сладости.

Я засмотрелась на одну из витрин, вспомнив недавно купленный десерт, и ощутила безумный приступ голода.

Конечно, я не успела ничего перехватить во время обеденного перерыва, работы оказалось невпроворот, и все мои надежды были на ужин или на Танины горячие бутерброды.

С трудом сглатывая слюну, я поспешила за мамой. Чувство голода было настойчивым, и это было странно. Хоть бы оно уже утихло…

Дверь открыл отец. Он никогда не отличался здоровым румянцем, а сейчас его лицо и вовсе было белым как простыня. Они с мамой стояли в абсолютном молчании в полумраке прихожей двумя темными силуэтами, и я, завороженная моментом, когда ничего ещё не сказано, вошла на автомате. На автомате вытерла ноги о коврик. На автомате же сняла пальто и повесила на крючок. На автомате попыталась щелкнуть выключателем… И только тут поняла, что выключатель под моими пальцами больше не работает. Я повернулась к вешалке и увидела, как снятое мной пальто медленно растворяется в пространстве, не оставляя даже пыли.

Когда родители спустя долгую мучительную минуту прошли вглубь квартиры, мне ничего не оставалось, как пойти следом. Брат сидел на кухне. На столе стояло нарядное блюдце из чайной пары с тонкой золотой каемочкой, в котором дымилась недокуренная сигарета. Отец взял ее левой рукой, затянулся и закашлялся: он давно уже не курил.