Нейтан Баллингруд - Раны. Земля монстров

Не сводя глаз с Транспортера, Микс протянула руку и схватила старика за запястье:

– Бежим.

Собака исчезла. Как только до Карлоса дошло, гравитация потянула его с удвоенной силой, а старость навалилась так неожиданно и с таким напором, что он приготовился умереть. Уставившись на кухонный пол, он пытался понять, как сильно ушибется при падении. А затем все же вытянул из-за стола стул и рухнул на него. В груди забурлила вселенская скорбь, слишком огромная, чтобы найти свое выражение. Она грозила разорвать его на куски.

Мария, нечесаная рыжевато-коричневая дворняжка с серой мордой и слезящимися глазами, прожила с ним пятнадцать лет. Они доживали век вместе. Карлос никогда не был женат. Он привык к одиночеству; сама идея партнерства вызывала беспокойство и скуку. Может показаться, что он всю жизнь боролся за независимость, но все совсем не так. С возрастом он становился более грубым и холодным, но не потому, что не любил людей, а потому, что не желал терпеть их чудачества. У него имелась своя теория о том, что с возрастом люди, подобно оставленным на солнце пластинкам, скукоживаются, и если так вышло, что рядом не было никого, с кем можно скукожиться на пару, то уже ни с кем не получится состыковаться.

Что ж, он старел рядом с прекрасной дамой Марией, а большего не желал, и больше никто ему был не нужен.

Когда во Флеминге впервые затряслась земля, а ночь наполнилась криками соседей и прохожих, Карлос и Мария встали на защиту квартиры. В тонких руках с пигментными пятнами он держал биту, а Мария, ощетинившись, рычала рядом. Она всегда была кроткой, пугалась гостей и от любого шума пряталась под кроватью, но в тот момент обрела твердость и стояла между ним и дверью, обнажив в оскале желтые зубы, готовая броситься хрупким старым телом на все, что могло прорваться внутрь. Ее поведение даже больше, чем доносящиеся крики, убедило его, что снующего снаружи нечто стоит бояться.

Следующей ночью дверь выбили, квартиру залило светом, и в комнату почти осязаемой силой ворвались приказы, выкрикиваемые мужскими голосами. Мария затряслась и бросилась в атаку со страхом и яростью, пытаясь отбиваться с хриплым лаем, но когда Карлос понял, что за ними пришла группа эвакуации, крепко прижал к себе собаку и начал шепотом ее успокаивать.

– Все хорошо, малышка, все хорошо, красавица. Тише, тише.

Мария успокоилась, но дрожать не перестала. Полицейские, один из которых беззастенчиво рыдал, усадили его в фургон, припаркованный у многоквартирного дома, и, к счастью, ни словом не обмолвились про собаку. Карлос быстро выглянул наружу, чтобы осмотреть улицу, но затем чья-то рука затолкала его и кучку перепуганных соседей в пижамах обратно и захлопнула дверь. В увиденное верилось с трудом. В квартале от его дома тощий как палка мужчина больше двух метров ростом с жуткой грацией лани пересекал улицу. В свете уличных фонарей он казался невыразительным и расплывчатым силуэтом, порождением детских кошмаров. Меж двух столбов он натягивал тонкий окровавленный пергамент: с одного конца пергамента свисала человеческая рука, прогибающаяся в локте, словно лапа животного, угодившего в капкан.

Он взглянул на соседей, но никого не узнал. В этом не было необходимости: разговоры не клеились.

Затем фургон ожил и рванул к месту, находившемуся всего в двух километрах от дома и окруженному пропускными пунктами, блокпостами и кордонами вооруженных офицеров полиции.

Карлоса и его собаку поселили в крошечную – даже меньше той, в которой они жили, – квартирку в доходном доме вместе с остальными жителями эвакуированного района, которых удалось вывезти. Дом был переполнен, и прибывающие в течение следующих месяцев толпы эвакуированных вызывали у жителей широкий спектр реакций: от сочувствия и возмущения до откровенного гнева. Беженцы отвечали новым соседям той же монетой.

Никто точно не знал, что произошло в Южном Кенсингтоне и Флеминге. Пошли слухи, что шайка детей – то ли бездомных, то ли из банды, то ли еще бог знает откуда – организовывала платные вылазки в пораженные районы для поиска людей и ценностей, оставленных в спешке, а иногда даже для сопровождения людей до их старых жилищ. Предпринятые в самом начале незначительные попытки пресечения бизнеса не помешали ему расцвести. У Карлоса все это вызывало отвращение: какое бы несчастье ни случилось, всегда найдется тот, кто решит на нем заработать.

И все же, благодаря этим ребятам, они узнали, что районы преобразились и по ним разгуливали странные существа, толкающие тачки и тележки с человеческими останками; что по пустым улицам разносится странная музыка, а высокие фигуры – их стали называть Хирургами – сшивали людей в ужасающие комбинации. Здания опустели, многие стали полностью полыми, будто их вырезали изнутри, не оставив ничего, кроме внешней оболочки. Юные проводники называли это место Пустым Городом, и название прижилось. Это тоже злило Карлоса. У кварталов были свои названия. В них творилась история и жили люди. Места, когда-то принадлежавшие человечеству, не заслуживали глупого названия.