Майк Гелприн - Самая страшная книга 2017 (сборник)

В кармане куртки карточка с номером психолога. Я набираю номер и жду. Она отвечает сразу.

– Юленька, вы что-то вспомнили?

– Мне нужно поговорить с Леной, которая из аналитического отдела. Вы можете меня с ней соединить?

– Да, конечно. Вы не против, если я останусь на линии?

– Мне все равно.

Трубка плюется щелчками. Проходит какое-то время.

– Лена? Ты можешь посмотреть в своем компьютере статистику по трупам без глаз?

– Что?

– За последнюю пару лет, ну когда трупы без глаз находили.

– Юля, я не могу вот так вот взять, залезть в базу данных и выложить абы кому информацию. Да и вообще, у меня нет под рукой компьютера.

Ну да, абы кто – это я, понятно.

– Лена, компьютер у тебя в офисе на столе. На том столе, где сегодня утром следователь Самохин едва не опрокинул чашку с кофе, когда…

– Откуда ты… Чего ты хочешь?

– Нас ведь слушают, да? Вот и спроси их, пусть ответят на мой вопрос.

– Уже ответили. За последние три года не было убийств с вырезанными глазами. Хотя подожди. Тебя интересуют именно убийства или глаза? Трупы без глаз были. Я тогда только работать начала. Я это дело запомнила, очень уж оно странное. Но оно шло не через убойный, потому как убийств не было. Трупы были из морга, уже заведомо мертвые, просто какой-то акт вандализма. Зачем это тебе, Юля?

Я не отвечаю и нажимаю отбой. Бросаю карточку психолога в урну. Достаю из кармана скомканный листок бумаги. Пристально вглядываюсь в плывущие цифры и, наконец, решаюсь.

– Ну наконец-то. Я уже собирался сам тебе звонить.

– Откуда у тебя мой номер?

– На твоей работе дали.

– Где Боря?

– Приезжай – увидишь.

Андрей называет адрес, при этом доходчиво мне объясняя, что мое молчание в Борькиных интересах.

По адресу оказывается какое-то ателье, похоже давно вышедшее из бизнеса. Андрей ждет меня в машине.

Мы едем за город.

Ночь раскидывает свои крылья над горизонтом, и небо сливается с землей.

Мы молчим всю дорогу.

Старый загородный дом встречает нас темными глазницами окон и гробовым молчанием. Внутри резкий знакомый запах – формальдегид.

– Чей это дом? – спрашиваю я.

– Моих родителей, – отвечает Андрей.

Он врет. Дом его родителей сгорел много лет назад. Он сам поджег его. Теперь я это знаю точно.

Андрей достает початую бутылку коньяка. Разливает в бокалы.

– Ты их тоже коньяком поил, перед тем как?

Мне не страшно. Просто пусто и холодно. Там, в пустоте, плещется о тонкие стенки сознания мысль о том, что Борьку я уже не увижу. Никогда. Но я все равно спрашиваю:

– Где Боря?

– Юля. То, что с нами происходит, закономерно. Мы созданы друг для друга. Мы – одно целое. Я окончательно понял это тогда, когда встретил тебя в парке, хотя, конечно же, догадывался об этом раньше. Мы не такие, как все. Мы – другой, лучший тип людей, и нам нужно держаться вместе. Я пытался найти тебе замену, но не смог. Да, я поил этих девок коньяком, и что с того? Они – обычные. Серая, никчемная посредственность. Я видел их глаза. В них не было ничего, кроме комьев бесполезной плоти. Я знал, что ты позвонишь. Я многое о тебе знаю, как и то, что после меня ты так ни с кем и не сошлась. С твоей стороны глупо делать вид, что я тебе безразличен.

Он ведет меня в полуподвал дома, и я почти не удивляюсь, увидев там стеллажи с полками, уставленными колбами и пробирками. Со всех сторон на меня смотрят мертвые глаза.

– Красиво, правда? – спрашивает Андрей. – Вначале я использовал обычный фиксатор, но он изменял цвет материала, хоть и сохранял структуру ткани. Теперь я достиг идеального баланса спирта, формалина и различных кислот. Тебе нравится? Тебе ведь должно это нравиться.

– Где Боря? – повторяю я.

– Меня всегда удивляло, что ты нашла в этом недоумке, – отвечает Андрей, – но я считаюсь с твоими чувствами. У него особенные глаза, ты говорила. Я запомнил. У меня для тебя подарок.

Андрей протягивает мне колбу, и я впиваюсь в нее взглядом.

– Я постарался не повредить оболочку, когда их извлекал. Обрати внимание, цвет практически не изменен. Я очень старался. Для тебя.

Я знаю, что увижу. Я увижу, как векорасширителем раскрывается глазное яблоко, как крючок заходит в глазницу и рассекает мышцы вместе с глазным нервом, который теперь болтается тонкой бесхозной ниткой. Я увижу, как Борькино тело конвульсивно дергается в предсмертной агонии, но я не могу не смотреть. Беру прозрачную склянку и замираю, как муха на стене. Я ошибаюсь. В мертвых Борькиных глазах я вижу только море, бескрайнее синее море всепоглощающей любви. И себя. И больше ничего.