Анна Платунова - Время нечисти. Мистические истории

Незадолго до Нового года Верка устроила истерику прямо посреди урока литературы. Перед этим была физкультура, и кто-то стащил из раздевалки её любимый латунный браслет с выгравированными восточными узорами. Училка устроила из этого шум на весь урок, вызвала директрису, всех заставили вытряхнуть на парты содержимое рюкзаков. Браслет не нашёлся. Пока разбирались, выяснилось, что в последнее время у многих что-то пропало. Катя слушала про деревянные чётки, кольцо-сову, чокер с сердечком, феньки и готова была провалиться сквозь пол до самого подвала. Покосилась на Огневски. Тот стоял перед своим распотрошённым рюкзаком с безмятежным выражением лица. И, конечно, в кармане куртки в раздевалке Катя нашла тот самый проклятый Веркин браслет. Подумала даже вернуть, мол, нашла в коридоре. Очень уж Верка о нём убивалась, кажется, это был чей-то подарок. Но как бы это выглядело?

Славка, кажется, совсем псих. Что творит? Зачем?

Меж тем приближался Новый год. Катя снова засела за спицы. В кои-то веки у неё получилась почти нормальная вещь – большой тёплый шарф с узором косами. Странноватый, как будто два рукава от огромного свитера, но по-своему стильный. Во всяком случае, Кате так показалось. Она решила подкинуть подарок Огневски, как это делал он сам. Повесила пакет под его куртку и сбежала.

Но он её догнал. Схватил за руку, развернул к себе – и Катя невольно шарахнулась от его перекошенного бешеного лица.

– Что это?! – прошипел он яростно, едва не брызгая слюной. – Что это, я тебя спрашиваю! Как ты меня достала! Отвяжись уже, хватит меня морочить!

Катя так опешила, что молча позволила намотать себе на шею злосчастный шарф, да так, что он чуть не придушил её. Славка схватил Катю за плечи, потом за концы шарфа, притянул к себе близко-близко…

– Ведьма проклятая… ты что со мной сделала!

Дрожащие губы выдохнули это ей прямо в лицо и больно впились поцелуем. Руки обожгли щёки, шею, стащили шарф, вцепились в плечи. Катя лишь безвольно зажмурилась. Пусть делает что хочет… пусть сожжёт её дотла, испепелит прямо здесь, в душном школьном коридоре… пусть всё закончится… пусть всё никогда не кончается… Искры алого метеора шипели и плавились в её крови, прожигали насквозь, до костей, плавились в его ошалелых глазах, жгли его ошалелыми пальцами…

– Ведьма проклятая… ненавижу тебя…

Что-то холодное ударило её в спину так, что заломило лопатки. Стенка. Это Славка толкнул её и убежал, сжимая в руках несчастный шарф. Ноги подкосились. Катя сползла на пол и просидела так… никогда не вспомнить сколько. Пока вахтёрша не подошла и не отругала за то, что сидит на холодном полу. «Насидятся, дурынды, позастудят себе всё на свете, мучаются потом… Марш домой, бестолковая! Темень уже не знаю какая».

Неделя до Нового года прошла как в чаду. Катя почти перестала учиться, все четвертные контрольные писала наугад и не смотрела на оценки. Мир вокруг колыхался и плавился в золотом мареве глаз и задыхающемся шёпоте: «Ведьма проклятая… ненавижу тебя…» Вот он смотрит на Дашку, а Кате кажется – на неё. Вот он говорит с Лёхой, а Кате слышится: «Ведьма проклятая…»

Вечерами она снова пряталась дома в своём углу, спицы мелькали, как обезумевшие, а перед глазами метались незнакомые образы. Катя больше не видела деревню, что казалась ей домом. Это место больше было похоже на больницу, точнее, на роддом. Там было много беременных женщин. И даже мама. И ещё одна. Лежали в одной палате, родили в один день, вместе радовались, показывали друг другу дочек и забавлялись тому, как же они похожи. А ночью та, вторая, встала, забрала из люльки мамину дочь, положила вместо неё свою и тенью скользнула за дверь…

Мама, зачем? Зачем ты бросила меня? Я хочу домой, мама! Я не могу здесь!

Горячо. Так горячо и больно. И так хорошо…

Креслав Огневски, чтоб тебе пропасть! Если б не ты – сидела бы дома, вязала в своём углу, смотрела картинки про настоящую маму. Но нет. Нет никаких сил.

Новогодняя дискотека гремела и полыхала. Огромная ёлка в углу класса истерически моргала цветными лампочками, не попадая в ритм цветомузыки, но всем было плевать. Шелка, блёстки, мишура, усыпанные пайетками накидки и маски скакали и мельтешили в бешеном хороводе. Катя не разбирала ни музыки, ни лиц, ни голосов. Кроме одного. Сегодня он оделся в алое. Катя не поняла, что это за костюм, да ей было всё равно. Она, как всегда, в чёрном, в том же плаще с капюшоном, в той же маске. Какая разница.