Игорь Морозов - Меченый

Если он вдруг чувствовал, что опасность где-то рядом, он спасался бегством. Но в такие минуты он не бежал под берег, как какая-то уклейка, он бесстрашно плыл в стремнину, в тот поток, который закружит голову любому, но только не ему, ведь он таймень. Не зря тайменя «стрежень» называют. Чувство самосохранения вело его по жизни, пока без промаха, а что такое промах для него, он уже усвоил, цена ему огромна – это жизнь.

Про то, что есть еще опасность в виде человека, он пока еще не знал. Судьба пока их не сводила вместе.

Белохвостые орланы сердито следили за всем происходящим на реке с верхушки дерева, которое склонилось у воды. Оляпки перепархивали от камня к камню, чиркая хвостом по ряби волн ныряли в воду, чтобы выскочить потом как поплавок с личинкой в клюве. Денек стоял прекрасный. Лучик солнца нежно гладил воду.

Мелководье неожиданно взорвалось, мелочь брызнула поверху, разбегаясь веером. Ее вспугнул наш таймешонок, зайдя на мелководье и устроив там охоту.

Он сделал короткий стремительный бросок к плывущей выше по течению рыбке и раскрыл свою пасть, в которую хлынула вода, а вместе с ней и рыбка. Вакуум, образовавшийся за спиной рыбки, создал перепад давления воды, которая ее всосала водным пылесосом прямо в его пасть. Рыбка летела, как в трубу, махала плавниками и хвостом, но тщетно, ее втянуло водоворотом как в воронку. Зубастый капкан пасти захлопнулся, пронзив ее клыками.

– Эту мелюзгу постоянно нужно чем-то удивлять, – думал таймешонок.

Но тут, же удивился сам. Все разбежались кроме одного. По плесу кто-то плыл, по водной глади. Что за смельчак не знает страха? От этого пловца, как от маленького кораблика, расходились волны треугольником. Таймешонок подплыл к замысловатому кораблику и увидел – это мышь!

– Надо проглотить. Попробовать. А что?

Таймень проглотил мышонка целиком, даже не прикусив его зубами, в разинутую пасть пискля влетела, как соринка. Мышонок остался жив и продолжал барахтаться. Маленькие лапки продолжали машинально работать, только уже не на поверхности воды, а в каких-то катакомбах. Мышонок засикатил лапками по пищеводу, он пополз куда-то внутрь, в кишечник. Таймень ощутил, как мышь барахтается у него внутри, в его кишках. А мышь продолжала искать выход из норы, в которую неожиданно попала, переплывая речку. Она продолжала бороться за свою жизнь и все бежала, бежала по этой нескончаемой пещере, похожей на замысловатый лабиринт, из мягких скользких стенок. Мышь безжалостно всосало воронкой смерти.

Пещера все сильнее сжимала мышонка, он выбивался из сил, но продолжал карабкаться. Кислород заканчивался, больше вдохнуть нечего. Но сердце еще бьется. Он выпучил глаза – маленькие черные бусинки ничего не видели. Лапки шевелились машинально и все медленнее. Мышонок умирал мучительно. Удушье в пищеводе рыбы. Вот судьба.

Таймень все меньше ощущал движение внутри себя. Этот звереныш оцарапал ему своими коготками пищевод. Было неприятно и немного больно.

– Такого раньше не бывало, рыба покладистей зверька. Надо было прищемить беднягу зубом. Сам виноват. В другой раз умнее буду – подумал таймешонок, мотнул хвостом и продолжал обход по речке в поисках добычи.

Гриша по просьбе Вари собрался на Курчум. Черёмуха поспела. По берегам Курчума полно черёмухи. Черёмухи там столько, что с ума сойти. Детвора обожала сбор черемухи. Сам ягоды объешься и насобираешь для лакомств на зиму: на пирожки, на сушку, на варенье. Ну и на Курчуме побывать, полазать по затонам, по кустам – раздолье. С собой Григорий взял трех сыновей, тех, кто постарше: Колю, Лёню, Сашу. Аня и Витек еще малы, оставил дома.

Детвора загрузила в лодку ведра, бидоны, и они отчалили. Подниматься по Курчуму далеко не стали, зарослей черёмухи кругом полно. Воткнули лодку в берег, привязали и отправились собирать запашистую, маркую, как чернила, ягоду. Ближайшие заросли Гриша помогал обобрать детворе, а вот дальше не пошел, остался у лодки. Им уже немного оставалось, всю посуду, что брали с собой, уже почти заполнили. Детвора ушла вверх по речке. Скоро не стало слышно, как они перекликаются между собой. Гриша сидел у реки и любовался ею.

Глядя на бегущую воду, он впадал в спокойное созерцание. Все, что происходило, казалось ему какой-то сказочной игрой. Река тянула своим течением ветки ивы, которые склонились в нее мохнатыми шнурками. Ветки, пересиливая течение, вырывались, выпрыгивали из воды и тут же падали в нее обратно, и опять их тянуло по течению. Создавалось впечатление, что ива зовет реку вспять, но уговорить ее никак не получается. Эта затея воды и дерева казалась бесконечной игрой в пятнашки. Солнечные зайчики прыгают на волнах, прилипая бликами к мокрой листве. Вдруг неожиданно веселая картинка была подсвечена ярким пером зимородка, который, вынырнув под мокрыми ветками, спугнул эту игру. Но рыбак не в обиде на птаху. Наоборот, он рад такой яркой вспышке красок, которую ему подарила птица, раскрасив еще ярче этот день. Окрас зимородка изумителен. Глядя на него, невольно думаешь, что гениальный художник взял самые яркие краски и писал прямо по перу живой птицы. Мазки так и сохранились капельками краски, каждый по отдельности, цвет, который не найти нигде в природе, только на пере красавца.