Наталья Плотникова - Осиново

Ведьмы на болота таскаются, руками машут, заговоры читают, в жертву людей топям приносят. В книжках своих надписи какие-то пишут, шепчут, потом эти книжки в сундуках прячут и по наследству дело колдовское дочерям да сыновьям передают. Чертей на перекрёстке кровью вызывают, мор да болезни жуткие наводят. Страшная та сила колдовская: как посмотрит на тебя ведьма глазом своим недобрым, так и замертво бухнешься. Поминай как звали.

Марфа ревёт, про ведьм и болота бате рассказывает, грозится, что сгноят её там, не доищутся потом, а он и слышать ничего не хочет. Сундуки ей собрали, в сарафан нарядный одели, в телегу посадили и в Осиново отправили. Степаныч сам на вожжах сидел, дочку стерёг, чтобы дёру обратно не дала. Мамку не пустил утешать.

Марфа на телеге сидела, слезами обливалась, ни мужа ей не надо, ни избы новой. Вспоминала, что подружки ей про ведьм осиновских рассказывали.

Якобы за одного молодца девка Катерина замуж собиралася, парень тот ей также взаимностью отвечал, но со свадьбой не спешил, хоть и честь по чести обещался. По молодости и грешности своей любил оказывать знаки внимания и другим девушкам. Шашни крутил и с другой, Зиной звали, которая также влюблена в него была, но ухаживал несерьёзно, играючи. Проходил он к Зине месяц-второй, после к Катерине вернулся, и свадьбу наконец сыграли. Любил он Катерину-то. Всё дело благое, да вот только в ночь перед свадебкой сделалось невесте дурно, тронулась она умом, вскочила, засобиралась, завозилась. Родители удержать пыталися, а она так и выскочила из дому с криками, что едут за ней на свадьбу, бежать надобно. Так и пропала на болотах-то. Долго искали, так и не сыскали. Говорят, сгинула Катерина. А кто-то нашептал, что тройка вороных лошадей её на болотах подхватила и увезла. Бубенчики звенели, копыта стучали. Ждали её всё же…

Молва шла, что у Зины, от которой ушёл молодец в итоге к своей Катерине, бабка ведьмой была и руки в чёртовой водице омыла, чтобы жених к её внучке вернулся, а от Катерины избавилась, мысли ей делами своими тёмными в голову ненадобные сунула. Так и свела Катерину с ума, что та в лес кинулась.

Вернулся ведь жених к внучке ведьмовской после того, как сгноила бабка Катерину-то его.

Марфа как вспомнила, так снова слезами обливаться начала. Вдруг и её кто-то так с ума там, в Осинове, сведёт, или по прихоти ведьмовской черти под землю на вороных лошадях утащат. Отец только хмыкал и грозно напутствовал перед семейной жизнью. Так и привёз её в Осиново. Тут же, чтобы время зря не терять, и обвенчали молодых, тихо, без лишнего люда, в часовне, что выстроили недавно из свежих брёвнышек.

Марфа на Фёдора не смотрела, всё плакала, целоваться не хотела, батюшку не слушала. Отец только прикрикивал да пальцем грозил.

Опоили деваху чем-то «тёпленьким», отец согласие дал, чтобы не буянила сильно да дел каких смрадных не наделала, покорной стала. Уж и не помнила она, как сундуки с приданым её к Фёдору в избу перетащили, как отец, поцеловав дочь в обе щёки и благословив, отбыл после венчания. Как вёл её Фёдор в спаленку, как сарафан с неё снимал да волосы расплетал, по рукам, груди водил и на спину укладывал.

Проснулась с утра нагая, растрёпанная, почувствовала: Фёдор ручищами своими огромными обнимает, во сне улыбается. Обомлела Марфа, поняла, что с ней вчера сделалось. Слёзы так и полились рекой из глаз. Женой она перед Богом Фёдору стала, всё подтверждение перед глазами сталося. По воле отцовской и против её желания.

Надела Марфа наспех сарафан свой венчальный и кинулась из дому в лес, куда глаза глядят, к болотам – топиться. Горе её сердечко душило и судьба будущая. Бежит и плачет, деревьям да цветам свою печаль да тоску рассказывает. И жизнь ей не жизнь, только кончина скорая воодушевляет сердечко юное, девичье.

Так и выскочила на болота, ноги сами вывели, и сразу полезла босыми ступнями в трясину. Вокруг гнилью да тиной пахло. Но девка всё равно потащилась.

«Пущай я сама погибну, пущай не схоронят меня здесь ведьмы осиновские живою, тёпленькой», – решила Марфа, уж не видя ничего от слёз. Не успела по пояс зайти и Богу душу отдать, как обратно потянуло её, будто силой нечеловеческой, вытащило и на берег склонило. У неё и кричать не кричится, голос пропал, а сверху Фёдор нависает, в глазах растерянность, страх. Всё по волосам её гладит, руки-ноги проверяет да успокоительные слова шепчет. Так и отволок её в избу, в чувство привёл, вёдра в печке нагрел, картошкой горячей накормил, отогрел, обогрел. Так и проплакала Марфа у печки весь день, затопив своё горе, досаду и стыд, что Фёдор увидел, вразумил и приласкать пытался, когда она, Марфа, чуть грех великий не совершила, за который в ноги к родителям и мужу пасть надобно и о прощении молить. Всё кругом её пугало: и изба новая, и замужество, и земля осиновская, и колдовство болотное, лютое.