Глеб Васильев - Пушкин в Голутвине. Герой не своего романа

Я не успел ничего ответить, потому что мое внимание отвлекла собака. Выскочив из кустов, огромный доберман, не издав ни звука, цапнул меня за ногу и скрылся в недрах парка.

– Чья это сука?! – взвыл я. Сквозь прокушенные джинсы проступила кровь.

– Это сука реальности, – рассмеялась Вика. – Ты прогуливаешься, выдумываешь на ходу себя, меня, весь этот парк. Никаких собак в твоем воображении нет. Но вот появляется реальность, кусает тебя за ногу и исчезает. И теперь тебе приходится придумывать себя дальше уже в образе персонажа с укушенной ногой.

– Сейчас я придумаю себя, превратившегося из-за укуса в пса-оборотня. Отыщу хозяина, спустившего с поводка эту чертову реальность, и отгрызу ему задницу до самой глотки, – я злобно сплюнул на землю. Нога болела немилосердно.

– Хороший вариант, – согласилась Вика. – Только смотри, не придумай себе попутно столбняк или бешенство.

24

– Бедный, – Ира погладила укус на моей ноге.

– Да уж, собачий огрызок, – проворчал я, раздраженный неизвестно чем – то ли жалостью Иры ко мне, то ли отсутствием таковой у Вики.

– Тебе еще повезло. Я слышала историю об одном маньяке, который натренировал собаку так, чтобы она подбегала и откусывала прохожим яйца.

– Очаровательная история. А я как-то слышал о падучем дервише. На улицах Самарканда люди видели дервиша, с ног до головы замотанного в черные лохмотья. Стоило кому-нибудь приблизиться к дервишу, как тот падал на землю и начинал биться в припадке. Тот, кто проходил мимо, не пытаясь помочь несчастному, заболевал неведомой хворью, и через несколько дней умирал в муках. Однажды нашелся добрый человек, который поднял трясущегося дервиша на руки, чтобы отнести его к лекарю. Но не успел тот человек сделать и шага, как дервиш схватил его за горло, произнес фразу «за твое добро я подарю тебе быструю смерть» и исчез вместе с добряком.

– К чему этот рассказ? – спросила Ира.

– К тому, что мне еще раз крупно повезло в этой жизни – я никогда не бывал в Самарканде.

– Можешь беситься сколько угодно, – фыркнула Ира. – Но это не отменяет того факта, что нам нужно купить телевизор в твою комнату.

– Какой еще телевизор? Зачем? – удивился я.

– Я в прокате фильм о Фриде Кало взяла. Думала, посмотрим вместе. А твои опять в ящик уперлись. У них там сначала подводная одиссея Кусто, потом сериал про ментов, затем кулинарное шоу, интеллектуальная викторина, еще одно кулинарное шоу, и так далее. Твой отец прямым текстом мне сказал, что пока не кончатся передачи, которые он смотрит, посмотреть фильм нам он не даст. А кончатся эти передачи только с наступлением Армагеддона. Я заплатила за кассету, завтра ее нужно вернуть обратно в прокат. Поэтому нам нужен свой телевизор.

– Ясно, – согласился я. – А у нас есть деньги на покупку телевизора?

– В кредит возьмем, – Ира махнула рукой, будто бы отгоняя невидимую муху.

– А эта Кало того стоит?

– Степа, не говори глупостей. Сегодня Кало, завтра Калигула, послезавтра «Люди в черном» или еще какой-нибудь фильм – не имеет значения. Важно, чтобы у нас была возможность смотреть то, что мы хотим, и делать это тогда, когда мы этого хотим.

– Сейчас я, пожалуй, больше хочу тебя, – сказал я, прислушавшись к своим желаниям. – И телевизор мне для этого не нужен, как и согласие родителей.

– А после меня ты захочешь телевизор? – Ира обхватила руками мою голову.

– Ничего не могу обещать, но давай проверим.

25

Когда я, сгибаясь под тяжестью свежекупленного телевизора, вошел в прихожую, меня встретила мама. На ее лице читались обида, злость и непонимание.

– Что это? – спросила она.

– Телевизор.

– Вижу, что телевизор. Откуда он, зачем?

– Из магазина, чтобы смотреть.

– Прекрати разговаривать со мной, как с умалишенной. Я тебя спрашиваю, ты почему телевизор купил?

– Так получилось, – я не стал пересказывать маме Ирину версию о том, что они с папой будут непрерывно пялиться в экран до судного дня.

– Ты это сделал, чтобы в нас с отцом плюнуть, – мама сжала кулаки. – Чтобы запереться со своей Ирой в комнате и не выходить из нее никогда. Раньше мы все вместе телевизор смотрели, а теперь все кончено, ты нас предал.

– Мама, ну что ты такое говоришь? Какое предательство? Я просто…

– Телевизор – это символ семейного очага. Это как камин, возле которого собираются близкие люди, – перебила меня мама. – А мы с отцом для тебя чужие стали. Ты нас на девку променял. Я всегда знала, что она нас ненавидит, так вот уже и тебе мозги промыла.