Игорь Святкин - Keep out

Потом он меня упрашивал совершить велопрогулку. Я что-то мяукала, не соглашалась сначала, капризничала – любила слушать его уговоры, а потом празднично объявляла: «Я согласна!» И мы гнали через весь город, даже через центр. Такая красивая девушка и на велике? Угу. Наше поведение привлекало внимание водителей. Наверно, считали нас сумасшедшими. Ну и черт с ними! Они никогда себе такого не позволят. Обоих всегда тянуло за город. Но на великах мы никогда не гоняли дальше вывески. С Вудлэндом я была знакома понаслышке, знала, что там есть какой-то очень презамечательнейший загородный лагерь, и там детишки этих вечно деловых отдыхают.

Мартин однажды с друзьями проводил уик-энд в Вудлэнде. Тут, неподалеку от города. Говорит, что понравилось. Только друзья его, сказал, не понимают, цитирую: «смысла лесной жизни».

После велопрогулки с ним я чувствовала себя пацанкой. Пот тек с меня ручьями, длинные волосы напоминали жеваную солому. Скорее мыться. Моюсь, а сердце горит. Горит сильнее огня, вровень солнцу. А может, и тогда уже было кое-что важнее всего этого? Может быть, может быть. Я люблю его, наверное. Это чувство я начала осознавать именно с четвертого года, когда что-то острым когтем царапнуло сердце. Он напоминает мне Мартина Идена. Самый глубокий, самый чуткий, самый добрый, самый красивый. Скромный немножко, но это пустяки, даже украшает. Такое сокровище трудно найти. Мечта, как говорится, любой нормальной девушки. Лично мне полюбить практически невозможно. Я слишком сложная особа. И прежде чем я скажу сама себе, что люблю, пройдет вечность. А мы, люди, не вечны. Вот так. Мне было приятно находиться рядом с Мартином. Всю жизнь свою узнавать его. Ощущала защиту что ли, нить взаимопонимания. Всегда находила в нем что-то особенное, свое, родное. Нам даже не стоило порою и разговаривать, чтобы ощущать теплоту общения. Сердечная привязанность – считала.

Но не о том думаю. Я же вспоминала о том, как было весело раньше. Сейчас, спустя четыре года, всё не так. Резкие перепады настроения случаются по несколько раз на день. Прям, как у Альмы. Может, мы насмотрелись? Дура я. Да? Не об этом надо думать. Не об этом? Ты права. Хотя мне всего лишь шестнадцать лет. Ведь, как говорится, надо думать о будущем. А дальше что? Мечтать о том, что кто-то придет и сделает меня счастливой? А если мое счастье за углом, но я не могу никак до него дотянуться? Что мне делать? Опять я об этом думаю! Не стоило мне тогда говорить ему те слова в Канаде. Рано. Но это правда! Неужели всё, что случилось, было просто так – лишь частью случившегося прошлого, которое уже не вернуть? Нет, нет! Как же, как же! Я не верю. Это не правда. А почему мы до сих пор друзья? Почему он еще здесь, почему опять плачет из-за этой куклы? Что за глупости у него в голове? Может, сказать ему, что Келли Сэд лишь исполняла роль Альмы, а не была точно таким человеком? Исполняла – верно. Но я это уже говорила. А вдруг он и правда ее любит? (Особенно из-за внешности. Внешность, внешность!) А если бы я так влюбилась в актера какого-нибудь? Болтала бы глупости, мечтала бы с ним встретиться? Наверное, ему было бы все равно. Какая я дурочка! Какое ему до меня дело? Он меня не любит. Нет-нет, вздор! А сейчас я здесь, но меня здесь нет. Что же ему сказать, когда он меня заметит? Или самой войти? Что же сказать? Думай!»

Марти добавил громкости в телевизоре:

– Всегда у вас так тихо? – Да, сегодня затишье. – Когда? Утром? – Пожалуй. – В понедельник? – Ну, в некотором роде. – Весной? – В восьмидесятые годы.

(Он смотрел «Детективное агентство «Лунный свет»»).

«Я лучше уйду, пока он меня не заметил», – прошептала Розалита.

У нее голубые глаза и светлые вьющиеся волосы. У нее ямочки на щеках, когда она улыбается. Она стройная.

Она из тех, кто бродит по полям в цветочном платье; из тех, кто любит поэзию классиков; из тех, кто так мил и обворожителен, что при первой же встрече просишь венчанья. Впрочем, ирония неудачная.

Как Элиза, цветочница из пьесы Бернарда Шоу, она же – прекрасная леди, моя Роззи может сказать так: «Не стану я учиться свободному поведению: я не какая-нибудь, я девушка порядочная». Да, да, та самая женственная Одри Хепберн! Одри, которая мчится на велосипеде за город. Вся в поту и пыли.

Я проходил мимо ее дома. Он заметен издали, сребрится крышею своей. А вблизи выглядит откровенно уставшим: истинные его краски поблекли, яркие цвета потемнели. Не симметричен как-то. Много воды утекло с тех пор, как я его впервые увидел с крыши небоскреба. Частный коттедж Хьюз был построен в пятидесятых годах прошлого века, поэтому сохранил в себе частички того прекрасного времени. Родители Мартина не раз предлагали помочь подлатать внешний вид дома, но так ничего и не сдвинулось. Может, позже, а может и никогда. Могучий дуб скрывает часть дома, а ветки его в ветреную погоду бьются об стекла. Трава растет кудряшками, свободно и неравномерно. Странно, не по-американски. Я связал бы это с тем, что родители Розалиты постоянно работают и не так часто бывают дома в последнее время, хотя и это не объяснение.