Наталья Щерба - Витражи. Сказки и рассказы

– Давай, – согласился Юрка. – По алгебре, надо сказать, я действительно отстал. Немного. Да и по физике…

Юрка вернулся в комнату совершенно счастливый.

– Родители прислали мне настоящий рюкзак, как у профессиональных туристов, на шестьдесят пять литров! – восторженно сообщил он Клементине. – Бабушка только что сообщила мне об этом. Надо будет позвонить Петьке…

– А может и Свете, – улыбнулась фея.

– Может, – и Юрка смущённо улыбнулся в ответ и вдруг вытаращил глаза:

– Смотри-ка! Твои крылья стали ярко-синими!

– Клементина быстро подлетела к окну и в отражении стекла изумленно рассмотрела свои новые крылышки. Помимо воли у неё вырвался вздох восхищения.

– Я прошла испытание… – она помахала крыльями, словно проверяя, повинуются ли они ей как раньше, – но как?! Я же не выполнила твоё Волшебное Желание?!

– Честно говоря, я хотел попросить, чтобы у меня были настоящие друзья, – тихо сказал Юра и потупился. – Я не знал, что это так просто…

– Не так уж и просто, – заверила его фея. – Но так уж вышло, что я, сама того не зная, помогла тебе, а ты… ты помог мне! Спасибо, – Клементина радостно захлопала в ладоши. А потом взмыла в воздух и легонько чмокнула его в щёку.

– Да, э-э… и ты меня прости, – Юрка виновато взглянул на Клементину. – За то, что назвал тебя жирной бабочкой… Ты очень красивая фея, правда… – Юркины уши стали рубиновыми.

…Новоиспечённая волшебница Клементина, пока что третьей, самой начальной степени, возвращалась домой, на своём миниатюрном кораблике – листочке апельсинового дерева. Она была просто счастлива.

В одном старом доме, на большом кухонном столе, жил огромный стальной нож. Другие предметы: вилки, ложки, стаканы, чашки, тарелки, солонка да перечница, даже большая разделочная доска, пахнувшая всем на свете и очень этим гордившаяся, – все они очень боялись его. Поэтому с ним никто не дружил и даже не разговаривал.

Надо ли говорить, что нож был очень-очень одиноким.

По ночам, когда на кухне гасили свечи, он первым вставал и ковылял на своей костяной ноге к печи. Ему удавалось надсечь маленькую лучинку и, раздобыв огонёк в затухающих угольках, зажигать старую, всеми позабытую свечу, которая жила на засаленном подоконнике кухни. Другие предметы устраивали на столе танцы и разные весёлые игры, но никогда не подзывали к себе ножа: он ненароком мог поранить кого-нибудь из них или даже порезать. Другими словами, у него была очень плохая репутация.

Свеча же была такая старая, что уже не могла даже говорить, и нож был очень рад этому.

В одиночестве, когда никто не лезет к тебе с глупыми делами или вопросами, гораздо легче думать о смысле жизни. Почему, например, люди видят так медленно, что даже не замечают, что вещи и предметы вокруг них – очень даже живые. Или почему одни предметы рождаются для одного дела, а определяются для другого? И кто кому служит: вещи людям или люди вещам? Нож искренне не понимал, почему хозяйка целый день то и делает, что угождает им: моет, чистит, вытирает, а потом укладывает на ночь спать.

Правда, замечал нож, одни предметы удостаиваются большей чести, чем другие. Взять, к примеру, вилки, ложки и маленькие тупые ножички из серебра да бокалы из хрусталя на тонких ножках. Только и делают, что спят на бархате в золотистых коробках; картошку, как он, не чистят, а на балы их приглашают, да ещё и на кружевной скатерти раскладывают. Нож признавался себе, не без стыда, что и сам не прочь поблестеть в ярких огнях праздничных люстр…

И вот однажды на кухне появился вор. Высокий и худой человек с большими рыжими усами пролез через окно. Он собрал в старый пыльный мешок все тарелки, ложки, чашки и даже красавца кофейника сверху положил. Туда же попали и золотистые коробки с праздничными приборами. Наверняка, думал нож, лениво наблюдая за происходящим, эти гордецы даже не догадываются, что их уносят из родного дома неведомо куда… Кстати, неведомо куда, это куда? Наверное, философствовал нож, всё-таки ведомо куда, просто очень далеко и не по своей воле.

Продолжали визжать от страха салфетки на столе, ругалась совсем по-человечески хлебница, даже обычно величавая разделочная доска рыдала навзрыд; но рыжеусый, конечно, их не слышал.

"Всё потому, – размышлял нож, взирая с подоконника на царящую неразбериху с полным спокойствием, – что вор – тоже человек, а потому зачастую глух и слеп к окружающему миру. Иногда некоторые из людей вдруг прозревают и начинают видеть, что вещи тоже могут перемещаться и даже разговаривать. Однако люди так пугаются этого, что тут же вновь «слепнут», чтобы не видеть находящегося вокруг истинного положения вещей".