Максим Кабир - Истории Ворона

Вот тут Николаю стало уже по-настоящему страшно. Спокойно, приговаривал он про себя, бродя по комнатам и потирая плечи, – дремучие батареи все никак не справлялись с затекшим с улицы холодом. Надо проделать номер с листовками из книжных страниц. Если листовки будут сыпаться постоянно и в большом количестве, кто-нибудь наверняка заинтересуется. Но сначала надо поесть…

Вдруг Николай понял, что боится выключать свет в комнатах и особенно – в коридоре. Окна уже налились темной морозной синью. Ругаясь во весь голос, чтобы заглушить нестерпимую жуткую тишину, оставив включенными везде лампы, он пошел на кухню. Подумав, включил и старое проводное радио – к счастью, оно еще работало, даже вещала радиостанция с каким-то политологическим бухтежом.

Николай жевал крекер, запивая водой, когда радио вдруг умолкло. Тишина стала чудовищной.

– Сука, ну взрослый мужик же, – громко сказал себе Николай. – Ну какого хера так ссаться?

Схватил прислоненный к ножке стола лом. С ним Николай, как начало темнеть, не расставался: потребность хоть чем-то вооружиться оказалась инстинктивной, на ней сбоил здравый смысл. Выйдя с кухни в коридор, Николай первым делом увидел на стене оборванный провод, что питал радиоприемник. И через миг услышал тихий дробный топоток в ближайшей комнате.

От ужаса ноги ослабели.

Николай уставился на двери встроенного шкафа. Они были закрыты. Да и вряд ли дрянь вылезла оттуда – судя по способности достать чиновников в Москве, перемещается она не столько перебежками, сколько это… телепортацией. И если переместится к счетчику и вырубит свет…

У щитка Николай простоял всю ночь. Переминался с ноги на ногу, перехватывал лом и прислушивался. В комнатах шла некая загадочная деятельность – там тихонько, быстро топотали, скрипели мебелью. Несколько раз Николай был почти уверен, что увидел высунувшиеся из-за косяка маленькие бледные пальчики – будто щупальца или зрительные органы неведомого существа. Один раз что-то холодное отчетливо коснулось шеи, будто проверяя пульс. – Николай подпрыгнул и закружился на месте. Чуть сам щиток не зацепил.

К утру, когда побледнели окна, Николай был совершенно мокрый, всклокоченный и выдохшийся, никогда в жизни он так не уставал. Должно быть, именно так ощущал себя Хома Брут после первой ночи в запертой церкви. Только у Николая не было защитного круга, да и поможет ли здесь начерченный на полу круг и молитвы?

– Наверняка все это развод для лохов, – истерически хохотнул Николай. – И круг, и молитвы. Ну что, дрянь, утро настало, посмотрим, как ты устроилась?

Он направил лом загнутым концом вниз и со всего маху саданул по двери шкафа. Доски проломились, лом прошел насквозь. С воплями Николай разнес шкаф и антресоли заодно, повышвыривал пальто, вешалки, старые башмаки, вдребезги расколотил сундуки – у тех только края были окованы железом, а так – картон с клеенкой. Больше в шкафу ничего не обнаружилось.

На минуту Николаю показалось, что он просто слетел с катушек от страха, когда оказался запертым, и все ночные ужасы ему примерещились. Но взгляд его упал на доски на дне шкафа – грубые, неровно уложенные. Он снова замахнулся ломом.

Труп лежал в нише под толстым дощатым настилом. Маленький, высохший, в сандалетках, матроске и синих штанишках. Личико – череп, копна светлых волос. Вот волосы были как живые, будто и не прошло более полувека. Кисти рук у мертвого мальчишки были отрублены. И рядом их не обнаружилось.

– Так-так, – пробормотал Николай, таращась на мертвеца как загипнотизированный. Читал он о подобных обрядах. Человеческая жертва дому бытовала во многих культурах мира, и у европейцев тоже: те как раз замуровывали в стенах замков маленьких детей, чтобы замки стали неприступными для врагов. До сих пор в стенах старинных построек в разных концах земли то и дело находят людей, некогда замурованных заживо. Еще не столь давно считалось, что душа замурованного становится духом-хранителем дома.

Перезахоронить его, что ли, подумал Николай, может, отвяжется?

В этот миг заскрежетал ключ в замке. В первом, втором, третьем. Николай бросил лом в нишу с трупом, спешно надел куртку, шапку. В кармане куртки лежали его собственные ключи.

– Ну что, надумал переписать на меня квартиру? – просипел в приотворившуюся дверь дядя Глеб.

– Надумал, – громко сказал Николай. – Перепишу.

– Я так и знал, мы уладим наши дела тихо, по-семейному, – обрадовался дядя Глеб. Дверь он открыл, но стоял поодаль. Опасался приближаться.