Татьяна Форш: Ведьмин крест

– Ничего! Никому! Вот те крест! Никому!

– Правильно. Никому! – Хозяйка приблизилась так близко, что от запаха крови желудок парнишки сжался в тугой комок. Обуянный животным ужасом, Митька уставился в ее полыхнувшие колдовской зеленью глаза. – Потому что ты сейчас пойдешь в конюшню и повесишься. Понял?

– Нет. – Холоп быстро-быстро замотал головой и отчаянно выкрикнул: – Нет! Скоро приедет барин! Он все узнает! Узнает!

Он, вереща, вскочил и, поскальзываясь на снегу, бросился прочь.

Софья, не переставая улыбаться, развернулась, глядя, как парень вспугнутым зайцем несется к воротам усадьбы. И вот, когда он нырнул под раскидистую иву, стоявшую у самого забора, ветви-плети, подчиняясь вековечному злу, таящемуся на дне ее сияющих колдовской зеленью глаз, захлестнулись на тощей шее слуги и потянули вверх.

– Никто. Ничего. Не узнает! – промурлыкала Софья, глядя на агонию холопа, развернулась и пошла к каменному двухэтажному дому, где безмятежно спал ее любимый. Ничто и никто не должен побеспокоить его сон… Тем более глупая прислуга, так не вовремя заявившаяся со своим чаем, и этот мальчишка холоп, наблюдавший за ними в окно.

Никто!

Задыхаясь от липкого ужаса, Соня села на кровати, пытаясь прийти в себя от привидевшегося кошмара. Приснится же! Какие-то холопы, девушка вся в крови… Сперва Соня решила, что эта девушка – она сама: такая же высокая, черноволосая, зеленоглазая, яркая. Вот только видела Соня себя со стороны. Разве во сне так бывает?

Нет! Это точно была не она! Хотя даже имя похожее…

Наверное, все дело в экзаменах. Перенервничала. Да и будущее неясно. Если поступит – хорошо. А если нет? Надо где-то искать работу, жилье.

От мыслей о будущем стало еще хуже, но, по крайней мере, ужас, навеянный сном, растаял, словно и не было. Ведь ее настоящая жизнь едва ли не страшнее самого жуткого кошмара.

Но так было не всегда. До десяти лет ее жизнь была прекрасна, и будущее виделось безоблачным. До приезда бабушки Светы. Она оказалась теткой мамы, вырастившей ту. Об этой Свете Соня, как ни странно, ничего не знала.

Приехала гостья из какой-то глухомани в Сибири. Прожив у них около недели, она попала в больницу и больше к ним в дом не возвращалась. Мама сказала, что бабушка уехала к себе домой. Соня узнала, что это не так, спустя месяц, когда нашла свидетельство о смерти.

А дальше начался кошмар похлеще, чем во сне. Папина фирма очень быстро разорилась. Какие-то люди стали приходить к ним в дом, угрожая. Мама стала часто исчезать из дома, возвращаясь только под утро. Однажды Соня нашла в ванне следы крови, а в мусорном ведре окровавленное платье мамы.

Отец на все вопросы дочери отмалчивался. Сказал только, что мама решает их общие проблемы и не надо волноваться о том, что ее, Соню, не касается.

Мама появилась через неделю. Ту ночь Соня запомнила навсегда. Сперва до нее доносились взволнованные голоса родителей, затем раздались крики, и вдруг наступила тишина, да такая, что Соне захотелось залезть под кровать и никогда-никогда оттуда не вылезать!

Вскоре дверь распахнулась, и на пороге ее спальни появилась мама. Скользнув по дочери невидящим взглядом, она только бросила: «Прости». Достала сотовый. Набрала короткий номер и произнесла:

– Улица Садовая, дом семь, квартира пятнадцать. Я только что убила мужа.

Чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний, Соня даже потрясла головой. Прошло уже семь лет, а все помнилось так, словно было вчера. Маму осудили на десять лет. И даже то, что судьи решили признать случившееся убийством по неосторожности, не смягчило приговор.

Мама умерла в тюрьме через пять лет. Соня уже жила в детском доме, когда однажды ее вызвала к себе директриса и, пряча глаза, протянула сверток.

– Тут вещи твоей мамы. Мне сообщили, что она погибла. Мне жаль.

Соне тоже было жаль. До судорог в животе, до ломоты в костях. И себя. И маму. И отца. И их когда-то счастливую жизнь, полную надежд и мечтаний. А главное, жизнь, полную любви.

Она вернулась в комнату и, когда соседки заснули, достала фонарик. Развернув газетную бумагу, Соня с жадностью принялась перебирать оставшиеся после родительницы вещи. Платье, в котором мама была на суде, её часы, узорная подвеска – крест из переплетенных линий. В центре светился, переливаясь зеленым, небольшой прозрачный камень. Здесь же лежало несколько листов, исписанных убористым маминым почерком. Письмо. В нем она просила прощения, говорила, что непричастна к убийствам партнеров и кредиторов отца. Да и в смерти отца тоже была невиновна. Что все произошедшее – это какое-то помешательство. Колдовство.